ГЕРМАНИКА: Это очень литературно, понимаешь? Боль и любовь — это из литературы, это никакого отношения к жизни не имеет. Но поскольку мы живем в искусстве, мы используем эту формулу. Боль, страдание. Потому что этого требует искусство, то, чем я занимаюсь. Потому что бесконфликтная любовь — это любовь христианская. Это другое. Это для жизни, для семьи, это духовное. А в искусстве должны быть преломление, конфликт, драма. Я не понимаю, конечно, такую любовь. Это вообще не любовь, это скорее имеет отношение к страсти. Какие-то болезненные пароксизмы. Поэтому это искусство. Отсылки к Артюру Рембо, к Верлену — все это туда. А любовь — это бесконечно. Она не может быть такой гнилой, она прекрасна.

ГЕРМАНИКА: Основной узел в том, что нет любви. Что он ее не полюбил, никого не любит он. Он художник.

ГЕРМАНИКА: Да, меня интересуют любовь, свидания, платья, собаки, розовый цвет, белый цвет. Конфеты шоколадные, халва, розовое шампанское. Томик Лермонтова или Пушкина, а можно и Толстого. И все. Моя кровать и фиолетовые стены. И панк, конечно.

МИТТА: А панк — это как альтернатива всему перечисленному?

ГЕРМАНИКА: Нет, все это вместе.

МИТТА: Ну он как бы взрывает все.

ГЕРМАНИКА: Нет, панк уже ничего не взрывает. Это просто оформление к моему маленькому уютному мирку. Панк взрывал очень много лет назад.