Он так ее мучит, как будто растит жену. Он ладит ее под себя — под свои пороки, Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину. Муштрует, мытарит, холит, дает уроки.
И вот она приручается — тем верней, что мы не можем спокойно смотреть и ропщем. Она же видит во всем заботу о ней. Точнее, об их грядущем. Понятно, общем.
Он так ее мучит, дрючит, костит, честит, Он так ее мучит — прицельно, умно, пристрастно, Он так ее мучит, как будто жену растит. Но он не из тех, кто женится, — это ясно.
Выходит, все это даром: "Анкор, анкор", "Ко мне, ко мне, " — переливчатый вопль тарзаний, Скандалы, слезы, истерики, весь декор, Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.
Так учат кутить обреченных на нищету. Так учат наследного принца сидеть на троне — И знают, что завтра трон разнесут в щепу, сперва разобравшись с особами царской крови.
Добро бы на нем не клином сошелся свет И все сгодилось с другим, на него похожим; Но в том-то вся и беда, что похожих нет, И он ее мучит, а мы ничего не можем.
…Но может быть, вся дрессура идет к тому, Чтоб после позора, рева, срыва, разрыва Она дорастет и станет равна ему, А значит — непобедима, неуязвима?
И все для того, чтоб отринув соблазн родства, Давясь слезами, пройдя километры лезвий, Она до него доросла — и переросла, И перешагнула, и дальше пошла железной?..
А он останется — треснувшая броня, Пустой стакан, перевернутая страница. Не так ли и Бог испытывает меня, чтоб сделать себе подобным — и устраниться, Да все не выходит?..
Дмитрий Быков