Я клянусь своим воздухом, своим телом, своей душой, что это все -- не зря. Что два года, наполненных болью и ложью, что все это мое волшебное лето, что шрамы на теле, вегетарианство, музыка и книги, и многое другое -- не зря. Боль двух лет укладывается в одну строку. Перебои. Болью двух лет, счастьем двух лет, этих чертовых двух лет, я клянусь ими о них: они прошли не зря, они заставили меня, хоть и через огромную боль, стать тем, кто я есть. Я клянусь свои воздухом, своим телом и своей душой, что если бы не они, я сейчас был бы кем-то другим. Я поклялся, но еще могу дышать. Значит, я не ошибался. Значит, все еще впереди. Значит, я никогда не умру. Навсегда, помнишь? Нет, позабыл. И можно будет когда-нибудь не помнить их, но я знаю: не будет хуже. Я умираю в сердечной мышце памятью о прошедших днях. Завываю под нашу музыку. Исцарапаю себя изнутри своей душой при виде старых дневников. Рву себя в клочья, любуясь фотографиями, которых нет. И можно уже не помнить меня, но я знаю: не будет хуже. И глаза в память впиваются. Я -- сам себе бог. Я -- сам своя агония, сама своя боль, сама своя свое, я -- сам себе и отец, и брат, и возлюбленный. Я -- сам свое счастье и сам своя трагедия. Я -- свое главное достоинство. Я -- сама себе своя главная убогость. Кроме меня нет никого. Есть только Я. Я, я, я. Запасайся ладаном: я -- твоя печаль. Кроме меня никого не существует, это мой мир. И голубые глаза в память врываются. И можешь уже не помнить ничего, но знай: не будет хуже. 1:93 И если ты читаешь эти строчки -- не плачься никому. Ай хэв насынг ту билив ин.