своими нынешними липкими и толстыми пальцами; я уже не так романтична -- я уже не вижу перед глазами взрывающихся комет, клейменных номером 42; передо мной уже не блестят прекраснейшие карие глаза, игриво прячущиеся в черных длинных волосах и сектанских секретах; я толстая, толстая, толстая; шрамы мои заросли и побелели, став привычной декорацией и анти-диссоциативным шепотом "это я, это мои руки, они особенные, смотри"… что же теперь --
я взрослая.
взрослая. взрослая. взрослая.
я теперь знаю, откуда во мне этавыжженнаядыра, на которую как коршуны летели плохие люди; они смеялись надо мной, они обижали меня, они плевали в мою бездну; а я не понимала, что делать, я не понимала, почему это происходит. во мне был целый бальный зал, в котором кружились в сумасшедшем танце образы моих снов, видений и вымышленных друзей; этот мир был прекрасен и чист, он был не порочен, он был не опорочен; несмотря на строгость кометы, несмотря на шалости кареглазых -- мой мир был полон белого и чистого с(ц) вета.
а потом я открывала глаза -- выходила в наружность -- и видела вокруг лишь боль и порок. а все началось столько лет назад -- лишь потому что ты не любила детей, и меня в том числе. потому что ты любила терзать других, и меня в том числе.
забавно -- ты оставила на мне этот трагический изъян -- и все завертелось, повертелось, вывернулось -- болью, мертвой душой, болезнями. столькими болезнями.
а ведь стоило просто не любить.