Не помня себя от гнева, я ворвалась в опочивальню Хуана. Брат, закинув ноги на стол, рассматривал какой-то пергамент. Услышав звук отворившейся двери, он лишь лениво повернулся, не удосужившись даже встать при виде меня.
— Как ты посмел! — выкрикнула я, после чего из глаз вновь градом посыпались жгучие слезы. — Мария и ребенок… как смел ты! На ней и живого места не было, когда я нашла ее!
Улыбка сползла с губ Хуана, жестом руки он приказал своему верному безликому убийце, что денно и нощно находился подле брата, покинуть покои. Как только Микелетто выполнил приказ, Хуан поднялся на ноги. Его рука опасно покоилась на эфесе меча, словно тот готовился сделать быстрый выпад. Я почувствовала уже знакомый животный страх, просыпавшийся лишь в минуты, когда мы с Хуаном оставались одни.
— Ты и меня решил изувечить? Ну же, предай мечу собственную сестру, — отчаянно прошипела я, встретив спиной стену и больше не пятясь. — Тебе же это доставит одно удовольствие. Ну же, братец. Дай Чезаре лишь повод… всего один.
В глазах Хуана отразилось что-то дикое, необузданное. Что-то темное, застлавшее зрачки глаз темной пеленой. На лбу его пульсировала жила, а свободная рука сжалась в кулак. Я закрыла глаза, мысленно проговаривая строки из молитвы: «Милостивый Господи Боже мой, уже сейчас принимаю в предании и готовности любую смерть, которую ты хочешь мне ниспослать…»
Но удара не последовало.
— Прекрати говорить о Чезаре в моем присутствии. Забудь его имя, как когда-то забыла мое, похоронив меня в своих мыслях, — сквозь зубы произнес Хуан, не сводя с меня взора. — Борджиа не прощают, Лукреция. Или ты забыла уроки отца?

© A.S.&P.T.