Сидишь ты, в общем-то, за этим чертовым столе в дорогом кафе в американском стиле, и на столе остались разводы от пролитой банки доктора пеппер, на тарелке неприглядные останки от бургера, скомканные жирные салфетки и капли от дорогущего соуса, а напротив тебя полу-лежит спящая подруга, ну да, без десяти три же. Эти крохотные остатки газировки я растягиваю подольше, для того, чтобы сделав очередную затяжку сигареты, было чем запить. Я, знаете ли, иначе чувствую как будто это вдыхание табака вытягивает из меня непреодолимое желание выблевать не только легкие, но и блядское отношение кармы. До сих пор не очень понимаю зачем начала курить, но сигарета в моей руке и я подкуриваю зажигалкой, отданной подругой при нелепых обстоятельствах, в неподходящий момент, который я, конечно же, запомню лучше, чем все, что было важно заметить, увидеть, запомнить, увековечить. Этот чертов дым от моих любимых мальборо лайт бьет в глаза, и ты невольно чертыхаешься в адрес Бога, как будто бы уж он имеет отношение ко всему этому. От твоих случайных слов просыпается подруга и оглядывая сонно все вокруг, предлагает все-таки допить этот ликер, и не поддержать ее было бы глупо.
тосты за Россию. За Дон. За народ.
за макулатуру.
за Москву.
за любовь, конечно же. без этого вообще никак, как будто с каждым выпитым бокалом что-то изменится. выпитым за любовь можно покрыть всю планету, и совсем не единожды.
и за упокой наших мертвых душ. не чокаясь.
На столе все так же беспорядок, и никто не собирается это убирать, хотя больше никого и нет. И вдруг этот хлам стоящий на столе, и бодрая музыка из колонок, начинают жутко раздражать, так бесить, что появляется желание зажать в зубах сигарету и с каким-то киношным движением сбить всю эту грязную посуду со стола, встать, наступить на осколки и выйти на улицу, кутаясь в тонкое пальто. Состроил из себя ковбоя, и счастлив, доволен, чувствуешь себя таким нонконформистом, просто вот террористом устройства и порядка. Только это все увлекательно и классно представлять у себя в голове, а на деле просишь счет, оставляешь на чай приличную сумму - "да-да, спасибо, все было вкусно и превосходно" - улыбаешься, прощаешься и выходишь на ночную негостеприимную улицу.
Все, что до этого казалось нормальным и соответствующем жизни, в один момент становится мерзким до неспособности даже дышать от этого великодушия и фальшивости всех действий. "Спасибо, было очень вкусно; а пепельницу можно?; нет, вы что, оставьте себе на чай." Никто не заставляет выполнять эту формальную вежливость от которой блевать хочется, а натяутая улыбка так и не сходит с лица. На самом деле не хочется писать о людях больше, каждое слово складывается снова в оду одичалых чувств.
Мой заплеванный эфашот уже вроде троном стал. Блядски материшься, куришь одну за одной, расплескиваешь алкоголь из-за трясущихся рук, активно жестикулируешь, пытаешься кричать о том, что больше не можешь держать на своих плечах ничего тяжелее пыли, проводишь рукой по еще незажившим ранам, через боль, пытясь вспомнить и не упустить, рассказывая, больше самой себе, чем другим, о своей фата-моргана, моя задница болит от твоих рук, и шея ноет при прикосновении, и простите за моветон, но я хочу чтобы меня ты пялил каждую ночь. Более мерзкого признания я придумать не могла, да и не хотела.