Она:
А я хотела бы с тобой
состариться!
Стать некрасивой и совсем
седой,
После троих детей слегка
поправиться!
Кормить тебя домашнею
едой…
Купить ковер, что так тебе не
нравится,
Для ссор он станет главной из
причин…
Но знаешь, я хочу с тобой
состариться!
И не бояться на лице
морщин…
Хочу вязать тебе жилетки
теплые,
Которые не станешь ты
носить,
И посадить подсолнухи под
окнами,
Они тебя, конечно, будут
злить…
Но я отчаянно хочу с тобой
состариться!
В дрожащих пальцах
приносить Фенигидин!
И с сединой быть для тебя
красавицей!
И все твердить: ты нужен мне
один!
Сейчас вот только — только чай
заварится,
Я позову тебя, чтоб разделить
обед,
И сообщу, что я хочу с тобой
состариться,
Но не сейчас, а через
тридцать — сорок лет.
Когда мне будет
восемьдесят пять,
Когда начну я тапочки
терять,
В бульоне размягчать
кусочки хлеба,
Вязать излишне длинные
шарфы,
Ходить, держась за стены
и шкафы,
И долго-долго
вглядываться в небо,
Когда все женское,
Что мне сейчас дано,
Истратится и станет все
равно —
Уснуть, проснуться, или не
проснуться.
Из виданного на своем
веку
Я бережно твой образ
извлеку,
И чуть заметно губы
улыбнутся.
Он:
Когда мне будет
восемьдесят пять,
По дому буду твои тапочки
искать,
Ворчать на то, что трудно
мне сгибаться,
Носить какие-то нелепые
шарфы
Из тех, что для меня
связала ты.
А утром, просыпаясь до
рассвета,
Прислушаюсь к дыханью
твоему,
Вдруг улыбнусь и тихо
обниму.
Когда мне будет
восемьдесят пять,
С тебя пылинки буду я
сдувать,
Твои седые букли
поправлять,
И, взявшись за руки по
скверику гулять.
И нам не страшно будет
умирать,
Когда нам будет восемьдесят пять.