Ее называют самой яркой женщиной 20-го столетия. О ней написано больше 50 книг и снято множество фильмов. Ей подражают знаменистости и простые смертные, ей поклоняются мужчины. Элтон Джон посветил ей песню “Свеча на ветру” Мадонна, Гвен Стефани, Кристина Агилера, Шарлиз Терон и еще многие звезды хоть раз в своей карьере прибегали к её уникальному стилю.
Но сколько бы и кто бы ей не подражал, это все равно кажется грубой подделкой под ослепительный бриллиант – Мэрилин Монро.
“Каждый человек рождается с Божьей искрой внутри. Только один ее раздувает, другой задувает, третий вообще заливает”.
До 1 июня 1926 года
И неудивительно, что она беременна, - ехидно шептались работники монтажной студии о молодой коллеге, – Она все время с кем-нибудь спит. А кто отец ребенка… Это одному только Господу Богу известно. Молодой же коллегой была Гледис Бейкер, 26летняя девушка с красными волосами и заурядной внешностью. Она была легкомысленна, много и тяжело работала и вела распутную жизнь. Вечеринки и спирное оказались в ее жизни, пожалуй, самым важным. Вместе с подругой Грейс, с которой Гледис познакомилась в той же монтажной студии, они с нетерпением ожидали очередных свиданий. У них было, как бы это сформулировать, множество приклучений, множество встреч с парнями из их лаборатории или же окрестных киностудий. Дамочки вместе со своими кавалерами, предварительно нагрузившись парой картонных коробок с контробандным алкоголем, который в столице кинемотографической империи был всё-таки вполне доступен и во времена сухого закона, проводили воскресные дни в развлечениях на океанских пляжах, или же в деревянных домиках, расположенных в горах. В одном из этих деревянных домиков и был зачат ребенок, которому было суждено стать одной из самых ярких персон 20 века.
Дитя появилось на свет 1 июня 1926 года в 9:30 утра в городской больнице Лос-Анджелеса. В свидетельство о рождении малышку записали как дочь Гледис Бейкер, проживающей по адресу бульвар Уилшир, 5454. Тогда можно было с легкостью фальсифицировать некоторые дпнные, поэтому Гледис не долго думая заявила, что двое ранее рожденных ею детей умерли и что она не знает место пребывание своего мужа пекаря и приступника, которого она назвала Эдвард Мортенсон.
В те времена самой популярной и, пожалуй, самой высоеооплачиваемой и богатой актрисой Голливуда была Норма Толмедж. К 1926-ому году она успела сняться в шестидесяти с лишним кинофильмах, основная часть которых представляла собой многосерийные слезистые мелодрамы с названиями вроде “Грустная улыбка” или “Страшные тайны”, где единственным, но зато триумфальным достижением была её ослепительная, полная неотразимой экспрессии внешность. В глазах рядовой работницы кинолаборатории вроде Гледис, которая с завистью смотрела на всех сколь-нибудь красивых женщин и в связи с профессией непрерывно разглядывала кадры с изображением Толмедж, эта фамилия воплощала в себе не только образец для подрожания. Её благозвучное имя “Норма” несло в себе нечто от тотема и связанной с ней надежды, оно было благословением для будущего её дочери. В тот период у девочек были популярны двойные имена и Гледис, следуя моде, пришла к выводу, что её малютке подойдет второе имя “Джин”.
Первые несколько дней мать не отрывала глаз от маленькой Нормы. Девочка родилась с редкими золотистыми волосами и удивительно прозрачными зелено-голубыми глазами. Сама Гледис, уроженка Мексики, от природы была кареглазой брюнеткой со смугловатой кожей. Материнское чувство, однако, не длилось долго. Через две недели после рождения ребенка ей стал невыносим непрерывный детский плач по ночам и необходимость все время находится рядом с маленьким существом, которое требовало постоянного внимания. Бейкер решила отдать девочку в приемную “суррогатную” семью.
Болендеры
Этой семьей оказалась семья Иды и Альберта Болендеров. Они точно так же, как другие семейства в те времена, пополняли свои доходы тем, что воспитывали приемных детей, за что получали ежемесячно 22 доллара от родителей ребенка либо от штата Калифорния.
Будучи последователями протестантского прихода, Болендеры отличались особой строгостью и каждый вечер заставляли детей молиться, запугивая их тем, что в противном случае они могут проснуться в аду.
В детстве, когда девочка не знала кто ее родители, всех взрослых она называла мамой или папой. Однажды, подскользнувшись в кухне, Норма крикнула Иде “Mама!”, a та обернулась к ней и сказала, – Не зови меня так. Я не твоя мама. Зови меня тетя Ида.
Тогда девочка показала пальцем на сидящего за столом Альберта, вскрикнув “Зато он мой папа”, на что та ответила односложным “Нет”.
Миссис Болендер конечно поступила совершенно верно, ответив Норме в соответствии с истиной. Другое дело, что в тональности ее голоса и в поведении, пожалуй, отсутствовало то утешающее и успокаивающее объяснение, которое избавило бы малышку от смущения, а также от убежденности в том, что она существенно отличается от других детей.
Правда иногда к ней приходила женщина с красными волосами. Ее приходы означали прогулки по бродвею, игра в песочницу на сансет-Бич и поедание ванильного мороженого. Однажды Норма, вернувшись из очередного уик-енда дамой, сообщила Иде, что женщина с красными волосами повела ее в кино, где ей безумно понравилось.
“Ходить в кино – грех, – сурово ответила та, – А если конец света наступит в тот момент, когда ты будешь сидеть в кино, знаешь, что тогда с тобой будет? Сгоришь вместе со всеми этими испорченными, пропащими людьми. Мы ходим в церковь, а не в кино”.
Резкое расхождение между взглядами Глэдис и супругов Болендер не могло не вызвать у девочки серьезную дезориентауию в оценке надлежащего поведения, а также в установлении критериев добра и зла.
Когда Норме-Джин исполнилось 7 состоялось ее первое публичное выступление. Она принимала участие при проведение пасхальных торжеств. Пятьдесят детей, одетых во все черное, выстроили в форме креса. У всех под черными одеяниями были надеты белые туники, чтобы по определенному знаку сбросить верхние накидки, тем самым превратив черный крест в белый. Однако маленькая Норма была настолко поглащена разглядыванием людей, оркестра, окрестных холмов и звезд на небе, что забыла о необходимости смотреть на дирижера, который как раз и должен был подать сигнал. И вот судьба – она оказалась единственной черной точкой на белом кресте.
Семья, в которой она жила, никогда ей этого не простила. В тот же вечер Норма услышала, как Ида сказала мужу, – Я должна избавиться от этого молчаливого ребенка. Она мне действует на нервы.”
Не прошло и месяца, как девочка оказалась в одном из приютов Голливуда. Здесь она еще больще замкнулась в себе, особенно после того как убили ее любимую собачку Типпи, которую та подобрала на улице. В один далеко не прекрасный день сосед, выведенный из себя громким лаем Типпи, схватился за ружье и выстрелил в собаку прямо на глазах у детей.
Отсюда девочку забрала подруга матери Грейс Мак-ки. Она надеялась, что этим благородным шагом ощасливит бедную сироту. Но Норма успела слишком много пережить, чтобы сохранить в душе детскую радость. Она была грустной старушкой тринадцати лет, которая не произносила ни слова по собственной инициативе и постоянно грызла ногти. Однако приемную мать поразила серьезная страсть девочки к самоусовершенствованию. Норма могла часами копировать позы, отрабатывать улыбку, как у Марлен Дитрих, вскидывать голову, как Грета Гарбо, без устали повторять походку героинь знаменитых фильмов. Она неумеренно натиралась кремами в ванной комнате. И хотя губная помада с ее запахом масла и какао была ей противна, она до безобразия малевала губы, снова и снова делала штриховку своих, от природы довольно плоских губ.
Когда пришло время идти в новую школу, Норма безумно боялась, что её станут воспринимать, как какую-то дурочку из приюта, поэтому читала все книги подряд, которые ей только попадались и выписывала в блокноте цитаты авторов. Она даже отказывалась идти на свидание с симпатичными парнями с папиными машинами, предпочитая встречаться с девятиклассником Чаком Мореном, рыжим выснушчатым отличником, который был на голову ниже ее.
Первой самостоятельной победой стало избавление от врожденного заикания. Девочка не могла произнести без запинки и двух слов. Из-за этого в школе ее даже прозвали “девочкой мммм”. Она исправляла свой недостаток три года. Под грохот кастрюль, разговоры в соседних комнатах она громко читала страницы текста, стараясь перекричать шум. Так к шестнадцати годам, без помощи логопедов, Норма вылечила себя от заикания. В отличии от предыдущих опекунов, Грейс оказалась очень наблюдательной. У нее не было собственных детей и поэтому она изливала свои чувства на Норму.
Вряд ли когда-либо какую-либо девочку готовили с такой тщательностью к появлению в Голливуде, как Норму Джин. Грейс, которая продолжала работать в монтажной студии Фокс подводила девочке брови, румянила щеки, делала причудливые прически. Она даже брала норму с собой на работу и представляла коллегам. “Норма Джин, повернись и покажи всем, какой у тебя с зади большущий бант на платье. Чудесно, а сейчас возвращайся сюда… А теперь скажи всем, кем ты хочешь стать когда выростишь.Скажи “кинозвездой” дорогая. Скажи им, что обязательно станешь кинозвездой! ”
Такое промывание мозгов повторялось каждую неделю в течение многих месяцев. Грейс напрямую говорила о своих намерениях по поводу девочки. Норма джин должна была стать кинозвездой, и дело с концом.
“Случай – псевдоним Бога, когда он не хочет подписаться своим собственным именем.”
Анатоль Франс
Новое имя. Новая жизнь
- Джин Монро, Бейкер Монро… Норма Монро. Господи! Да на этом можно и себе язык сломать! – рассержанно вскрикнул Лайан, один из агентов студии Фокс.
Неделю назад, взяв в руки один из журналов, которые всегда лежат на стеклянных столиках залов ожиданий киностудий, он обратил внимание на девушку на обложке и быстро отдал своему помощнику распоряжение, чтобы тот ангажировал ее для работы в кино. Этой девушкой была Норма Джин Бейкер. Теперь она сидела перед ним напуганная, крепко сжимая в руках папку с портфолио и документами. Неужели она может упустить открывающийся перед ней шанс только из-за того, что они не смоут подобрать ей подходящее имя.
Я знаю, кто ты! – вдруг воскликнул Лайан, повернувшись к ней. – Ты Мэрилин. Твое имя отныне будет Мэрилин Монро!
Норма Джин Доуэрти, ставшая теперь Мэрилин Монро, заполучив контракт, связывающий ее с «Фокс», с самой престижной киностудией Америки, чувствовала себя опьяненной счастьем. Она нажимала на педаль своего старенького автомобиля и неслась по знаменитому бульвару, неслась мимо студий и кинотеатров, где висели огромные плакаты знаменитых актрис. Совсем скоро она тоже станет как они, огромные портреты с ее изображением будут висеть на этих зданиях и она будет получать 10 тысячи любовных писем от поклонников. Она будет знаменита! Однако большим мечтам 20 девушки предстояло разбиться о безразличие и месяцами не звонящий телефон.
Прошел год после подписания контракта с «Фокс». Однако за все это время Мэрилин, как актриса, произнесла толко одно слово – «здравствуйте». Микроскопическое «здравствуйте» в фильме «Скудда Ху!»., которое и то было срезано при монтаже.
Монро была забыта, ее не приглашали сниматься. Она не могла больше мечтать о 10 тысячах любовных посланий, которые кинозвезда получает каждую неделю. По утрам она не находила в своем почтовом ящике ничего, кроме рекламных проспектов и требований оплатить счета.
Мэрилин ужи почти потеряла надежду и была очень близка к тому, чтобы разделить участь миллинов молодах старлеток, как и она, однажды приехавших в Голливуд с мечтой сделать карьеру, но в последствии ставших домохозяйками, учительницами, гардеробщицами или даже потаскушками. Но не зря говорят, “терпением проверяются избранные”
Утро 10 марта 1948 года готовило ей сюрприз. Несмотря на то, что часы показывали 7:30, солнце уже успело подняться довольно высоко и игриво покалывало стекла небольших окон одноэтажных домов Вейского района. Без малейшего угрызения совести оно будило всех спящих жителей, словно насмешливо предупреждая, “А вы дождитесь до полудня. Вот тогда я вам покажу. Запущю свои лучи так сильно, что глаза будут болеть только смотря на асфальт. Ведь я не просто солнце. Я солнце Лос-Анджелеса. Лос –Анджелеса равнинного, перенаселенного и обезличивающего своих обитателей. Лос –Анджелеса, где старики наслаждаются прообразом рая и постепенно начинают воображать, что в этом крае солнца они будут жить вечно, а молодые надеются, что кинопленка запечатлеет их улыбки на веки веков.
Здесь электрические машины мостят дороги, сжатый воздух подрезает виноградные лозы, а помидоры зреют так же быстро, как в мультипликационных фильмах Уолта Диснея. А еще здесь строят ракеты для полетов к звездам. Но люди здесь все еще жестоко обманываются в своих мечтах.”
Зозвенел телефон. Мэрилин, которая никогда не вставала раньше полудня, неоткрывая глаз, сонно подняла трубку:
— Мисс Монро? Вас беспокоят из «Коламбии». Мы выкупили ваш контракт у “Фокс”, через три недели съемки фильма, актерским мастерством с вами будет заниматся сама Наташа Лайтес. Она будет ждать вас сегодня в одиннадцать. Не опаздывайте.
“Сама Наташа Лайтес” была худой, некрасивой женщиной средних лет с тонким крикливым голосом, и с манией величия. Уроженка Германии, когда-то она мечтала стать великой актрисой, и свой провал приписывала не внешним данным или бездарности, а политическим обстоятельствам. В ее кварире всегда царил нарочитый беспорядок, валялись книги, а на стене висел большой фотопортрет Макса Рейнгардта.
Мэрилин явилась на первый урок Наташи, опоздав на полчаса. Она надела белые брюки и белую кофточку, каштановые, от природы вьющиеся волосы она небрежно собрала в пучок. Наташе она показалась весьма вульгарной особой. Позднее та вспоминала “Когда я впервые увидела Мэрилин, у нее были секущиеся волосы каштанового цвета, разболтанная походка и гигантский прыщ на носу”.
Лайтес повернулась к ней спиной, делая вид, что углубилась в толстенный словарь. Она притворилась, что листает книгу, отпивая чай из стоявшей под рукой чашки, а сама украдкой, с подчеркнутым безразличием наблюдала за сидящей на стуле молодой женщиной.
– Меня просили сделать из вас за три недели актрису. Неужели, по-вашему, это возможно?
От волнения у Мэрилин сжало горло, и она только качнула головой.
Швырнув ей книгу, Наташа попросила прочесть несколько строк. Она процедила сквозь зубы, но достаточно внятно: «За три недели сделать большую актрису из недотепы! Вы понимаете, что от меня требуют чуда?» Пока Мэрилин пыталась читать текст, Наташа небрежно подпиливала ногти.
Потом она взвизгнула своим тонким голоском:
– Да я вас не слышу, детка!.. Я не разбираю ни единого слова!
Мэрилин, опешив, умолкла.
– Как вы говорите? Я хочу сказать, вы открываете рот, когда говорите? Что-то не заметно, скорее похоже, что вы его закрываете. Но странное дело, когда вы молчите, ваш рот все время приоткрыт, как будто вы что-то говорите. Надо признаться, это довольно-таки странно. Ведь вы хотите стать актрисой, а не уличной девкой! Тогда открывайте рот, когда требуется, и перестаньте дергаться!
Первый урок актерского мастерства закончился тем, что Мэрилин вернулась домой вся в слезах, подавленная и обиженная.
Однако всего через несколько лет та же самая Наташа Лайтес, оскарбившая и унизившая свою ученицу в тот день, назвавшая ее бездарной недотепой признается: “Мне бы хотелось иметь хоть одну десятую интеллекта Мэрилин. Она всегда говорила, что в нашей паре именно она нуждается во мне. Однако на самом деле все обстояло наоборот. Правда такова, что мои чувства и вся моя жизнь в значительной мере находилась в руках этой женщины. Моя жизнь с ней означало постоянный отказ от самой себя.”
«Надо не волноваться, а волновать!»
Не прошло и двух лет после марта 1948года как имя Мэрилин Монро уже знала вся Америка. Ее лицо появилось на обложках всех журналов страны “Не всех”- шутила Монро, “Меня еще не было на обложке “Примерные Домохозяйки ”. Фильмы с ее участием били рекорды прокатов, а 14 февраля 53го Мэрилин получила около 200 тысяч валентинок, тем самым побив еще один рекорд. В том же году престижный журнал “Фото-плэй” присвоил ей специальный приз – как “Звезде” со стремительной карьерой.
Она была знаменита. Знаменита настолько, насколько ей и не снилось. Казалось весь Голливуд и вся звездная свита любили ее, особенно после душещипательных рассказов о несчастном, прямо-таки – диккенсовском детстве, которые она любила приукрасить разными, зачастую выдуманными подробностями. И все было бы хорошо, если бы Мэрилин не вздумалось немножко, так сказать, “разогреть” публику. На званый вечер в ресторане отеля “Беверли-Хилс” она решила надеть платье из золотой порчи, которое придумал и сшил для нее Травилла, для картины “Джентельмены предпочитают блондинок”. Это была весьма рискованная, соблазнительная и тесно прилигающая к телу модель с глубоким декольте.
— Мэрилин, ты сейчас чересчур толстая, чтобы в нем показаться! – заметил Травилла, – Оно тебе слишком тесно, люди будут смеяться!
Однако Монро не поддалась уговорам, сказав, что как раз только что узнала “такой фокус, который позволяет быстро сбросить вес, – орошение толстой кишки с помощью клизм, которые вытягивают воду из организма и настолько обезвоживают его, что в талии немедленно теряется несколько сантиметров”. Этот сильнодействующий и потенциально опасный способ снижения веса Мэрилин использовала вместо диеты вплодь до конца жизни. “В тот день она проводила процедуру орошения толстой кишки дважды, – вспоминал Травилла, – но зато была счастлива, что платье сидит на ней идеально.”
С помощью одной маленькой уловки Монро обратила на себя всеобщее внимание, став главной достопримечательностью вечера… Собравшиеся гости наградили ее громкими аплодисментами, в то время как тогда влиятельная актриса Джоан Кроуфодт ограничилась тем, что бросила на нее лишь мимолетный взгляд.
Позднее та даже созвала прессу и публично заявила – “Развратные мужчины может быть. . но Дети не любят Мэрилин… поскольку они не любят смотреть, как кто-либо использует собственную сексапильность. И не забывайте о зрительницах. Они никогда не выберут картину для просмотра всей семьей, если сочтут ее неподходящей для их мужей и детей”.
Сорокосемилетняя Кроуфордт, либо, рассчитывала на короткую память Голливуда (и всей страны) либо действительно забыла как она завоевала славу, когда под псевдонимом Милашка Билли в обноженном виде танцевала на столе чарльстон в одном нелегальном питейном заведении, а потом снялась в нескольких порнографических лентах. Не была бы она довольно, если бы в тот вечер ей напомнили заявление, которое она сделала будучи вызывающей двадцатилетней особой: “Здоровая американская девушка просто создана для того, чтобы носить как можно меньше трепья”.
Но даже после этого Мэрилин выиграла, проявив благородство и не ссылаяс на прошлое Джоан, просто сказав журналистам, а через них и всей стране: “Высказывание мисс Кроуфордт затронуло меня. Я восхищаюсь тем, какая она чудесная мать. Ведь она взяла к себе на воспитание 4ех детей и создала для них великолепный дом. Кто же лучше меня может знать, какое это имеет значение для бездомных малышей.” Конечно, Монро тогда не могла знать каким образом Кроуфордт выполняет свои материнские обязанности. О ее жестокости было позднее с ужасающей отчетливостью рассказано в книге, написанной одним из ее приемных детей-страдальцев. Но не в этом совсем дело, да и Бог с ней: Мэрилин, брошенное дитя, ловко ввернув намек на свою печально сложившуюся детскую жизнь, снова завоевала симпатии общественного мнения.
“Всю свою жизнь я играю Мэрилин Монро. Я создала имитацию самой себя”
Мэрилин Монро
Как бы щедр не был к ней Голливуд, ей хотелось другого. Она понимала, что все вокруг воспринимают ее не как серьезную актрису, а как красивую мордашку, которую гнали из одной картины в другую. Она мечтала сыграть Грушеньку из “Братьев Карамазовых”, а ей отдавали только роли пустоголовых девиц-материалисток.
“Мое единственное желание – играть. Играть как можно лучше, играть так хорошо, как я только умею, причем с момента команды “Мотор” и вплоть до остановки камеры. Мне хочется быть совершенной, идеальной – настолько, насколько я в состоянии… Режиссер говорит, что следует начать с себя, а я спрашиваю “С меня? Но ведь я же не такая важная персона! Что они там себе про меня думают.Разве я им какая-то Мэрилин Монро?”
В жизни скромная, молчаливая, немного неуклюжая и самая что ни на есть заурядная девушка, перед камерой преображалась, преврощаясь в игривую сексапильную диву, которая могла свести с ума миллинов. Одна из ее подруг, Сьюзан Страсберг вспоминает, как однажды во время прогулки они заметили группу поклонников актрисы, дожидавшихся ее возвращения в отель. “Хочешь увидеть, как я становлюсь ею?”- спросила она у подруги. Сбитая на момент с толку, Сьюзан внезапно увидела нечто фантастическое:
“Она вдруг сразу как бы внутренне перестроилась, словно в ней что-то сработало – и вот головы тут же начали поварачиваться, люди стали толпиться вокруг нас. Меня осенило. Я уже шла рядом не с той обычной девушкой, с которой мы только что болтали о домашних хлопотах, но с МЭРИЛИН МОНРО, ослепительной дивой, готовой показаться своим поклонникам.”
“Карьера – чудесная вещь, но она не согреет тебя в холодную ночь.”
Мэрилин Монро
Насколько росла слава и популярность актрисы, настолько она замыкалась в себе, ища связывающие нити между маленькой приютской девочкой из прошлого, худышкой, которая всегда заикалась на экзаменах и красивой кинозвездой, о которой теперь мечтал каждый второй мужчина Америки. В поисках ответа “почему она так несчастна” Мэрилин тратила бешенные деньги, нанимая лучших психологов и психиатров, изучала Аристотеля, пытаясь найти философское объяснение своему отчаянию и чувству
одиночества. Она прочла всего Толстого, Чехова и Достоевского, пытаясь уталить голод духа литературой. Однако никакие доктора, философы и писатели не могли дать ей то, чего ей действительно не доставало – любви и настоящей семьи. К тому времени она уже три раза была замужем. Все три – неудачно.
«Я никакая женщина… – говорила она – Мужчины от меня слишком многого ожидают — ведь я секс-символ, олицетворение их грез. Вот они и ждут от меня звона колоколов и свиста свистков… А моя физиология ничем не отличается от физиологии любой другой женщины… Я просто не оправдываю мужских ожиданий…».
И все-таки она ошибалась. Окруженная десятками богатых и знаменитых покровителей, в числе которых впоследствии оказались и братья Кеннеди, что ей безумно льсило, она не смогла вовремя заметить и оценить любовь мужчины, который был действительно к ней привязан. Знаменитый бейсболист в отставке Джо ди Маджио, свой-парень среди друзей, совсем не похожий на высокомерных интеллектуалов, вроде Артура Миллера, с которыми так любила проводить время Мэрилин, был, наверное единственным мужчиной в ее жизни, который ее действительно любил. Однако постоянные выходки Монро, появление на премъерах фильмов без нижнего белья, позирование в провокационных позах, и таблетки, которые она глотала пачками, в конечном итоге привели к их разводу.
Последний, 1962 год жизни Мэрилин начался неудачно. Нетрадиционный метод худения, курение, злоупотреюление барбитуратами и более 30 абортов дали о себе знать. К психологическим проблемам вскоре добавились и физические. В апреле после долгих недомоганий и сильных болей у Мэрилин в больнице “Ливанские Кедры” удалили аппендикс. Когда доктор Маркус Рэбуин поднял больничное белье, чтобы приступить к операции, он с удивлением увидел приклеенное к животу актрисы, написсаное от руки письмо, свидетельство о ее страхе перед бесплодием:
“Доктор Рэбуин! Очень важно прочитать это перед операцией.
Дорогой доктор Рэбуин, Прошу вырезать как можно меньше. Вам покажется, что моя просьба продиктована суетностью и тщеславием, но на самом деле причина в другом. Для меня принципиально важно, чтобы я являлась настоящей женщиной. Я очень хочу иметь детей! Пожалуйста Доктор Рэбуин, чувствую, что могу на вас положиться. Благодарю вас ! Благодарю вас! Благодарю вас!”
Операция хоть и прошла успешно, после нее Монро часто болела. У нее постоянно была высокая температура, и она пропускала сьемки в киностудии. В то время из-за ее постоянных пропусков “20 век Фокс” потерял 14 миллионов долларов. Одновременно студия снимала в Европе “Клеопатру” с Элизабет Тэйлор. Фокс не мог позволить себе дорогой исторический фильм и постоянно пропускающую Монро одновременн. Было принято решение. Мэрилин отстранили от роли, пригласив для ее смены другую актрису. Однако Фокс не расчитал своих действий. Знаменитый актер Дин Мартин, который был партнером Монро в этом фильме, отказался сниматься без нее. Таким образом студия не только потеряла двух самых прибыльных актеров, но и понесла колоссальные финансовые убытки. Но Мэрилин была подавлена. Она не могла поверить, что ей предпочли Тэйлор. Что ее выгнали из студии в ее же день рождения, назвав сумасшедшей.
Она заперлась в своем небольшом одноэтажном доме на Хелена-Драйв и неделями не выходила на улицу. А в городе жизнь протекала незаметно. Дни заменяли один другого. Люди шли рядом с высокими зданиями Лос-Анджелеса, расколенными под горячим желтым шаром на небе, которому все не по чем. По широким улицам неслись блестящие машины, из окон которых доносилась песня “The Loco Motion”, ставшая безумно популярной летом 62-го. Садовщики поливали маленькие розовые цветы, …их там сожают почти на всех тратуарах, старики неподвижно сидели на скамейках и смотрели на море, а молодежь веселилась на пляже. Прошло два месяца как не было дождя. Ветра тоже почти не было и деревья уже несколько недель стояли как поролизованные. Лос-Анджелес казался таким предсказуемым и шаблонным, таким скучным и однообразным. Казалось тут уже никогда и ничего не произойдет. Казалось…
“Забывая горечь и сомненья Не помня больше ни обид, ни зла Ты двери сердца затворить забудешь, В бессмертие неслышно уходя”
Утром 6-го августа 1962года в отделение штатной милиции позвонили и сообщили, что умерла некаяа Норма Джин-Бейкер. Пришедшие на место случившегося работники миллиции были ошарашены. В небольшой комнате на низкой кровати, вся окутанная в белые простыни, лежала сама Мэрилин Монро. Тело которое жаждали миллионы, теперь не принадлежало никому. Высокопоставленных покровителей и “преданных” любовников почему-то не оказалось рядом в этот момент.
Труп ММ отнесли в городской морг Лос Анджелеса, где он пролежал два дня. Ни артур миллер, ни какой-либо из ее психиаторов, которым она так доверяла не пришли за ней. И только ди Маджио обратился с просьбой выдать окончательное заключение о смерти.
Десятью годами раньше, еще на пороге своей большой карьеры, Мэрилин как-то обратилась к своему визажисту и другу Аллану Снайдеру. На протяжении многих лет никто, кроме этого человека не понимал страхов и особенностей натуры актрисы, никто не продемонстрировал большего терпения и лояльности в использовании собственных талантов ради ее блага.
— Уайти, – улыбаясь сказала она, пока тот причесывал и укладывал ее волосы, кое-где осветляя их, а в других местах чуть меняя оттенок.
— Все что угодно, Мэрилин.
— Обещай, что если со мной что-либо случится… то, умоляю не позволяй никому притронуться к моему лицу. Обещай сделать мне макияж, прежде чем уйду навсегда.
— Ясное дело – сказал Снайдер, подразнивая актрису. – принеси мне только свое тело, пока будешь еще теплой, и я превращу тебя в божество.
Несколько недель спустя Аллан получил бандераль от Тиффани. В светло-голубом мешочке лежала золотая монета с надписью
“Дорогому Уайти
Пока я еще теплая”.
— Мэрилин
Сейчас настало время выполнить свое обещание. Во вторник, 7 августа в доме Снайдера в Малибу зазвонил телефон.
—Уайти? – Джо говорил из номера отеля в Санта-Монике. – уфйти ты обещал. Сделаешь это? Пожалуйста, сделай это для нее.
Никаких пояснений не требовалось. Оба помнили.
— Я буду там, Джо.
Аллан поехал в морг. Быстро, ловко, сноровистыми движениями он разложил свои щетки и щипчики, свои танальные основы, кремы и румяна, после чего приступил к работе в этом холодном зале.
Он столько раз выполнял все эти манипуляции, столько раз работал над ней, а она тем временем шутила, смеялась или просто болтала с ним. Теперь же она лежала молча, холодная и неподвижная. Когда Аллан закончил вошел Джо.
На следующее утро Аллан приехал рано, зная, что макияж, наверняка, придется поправить.
Джо по-прежнему был там.. Всю ночь он провел со своей любимой, не разжимая крепко сплетенных пальцев, не отрывая глаз от ее лица. Он сидел неподвижно, склонившись вперед, словно бы хотел силой своей любви и глубокой грусти вернуть Мэрилин к жизни и повести ее к алтарю. Никогда более он не произнес ее имени перед чужими людьми, перед журналистами или литераторами и никогда не женился снова.
В течение этих дней он принял трудное решение. На похоронах не будет никаких голливудских кинозвезд или режиссеров, никаких продюссеров или боссов киностудий, никаких журналистов, репортеров и фотографов; по его словам, все они только обижали Мэрилин.
Торжественная церемония началась в часовне в час полудни, когда там прозвучали фрагменты из Шестой симфонии Чайковского, а также одной из любимых мелодий Мэрилин – “По ту сторону радуги” из фильма “Волшебники страны Оз”. Местный пастор произнес короткую проповедь из Библии “О сколь же чудесно сотворена она Всевышним”.
Перед тем как на гроб опустили крышу, Джо наклонился и, громко рыдая, поцеловал Мэрилин. “Я люблю тебя, моя самая дорогая, люблю”, – сказал он, вкладывая ей в ладони букет розовых роз. Потом он поднялся и возглавил процессию участников траурной церемонии, последовавшей из часовни в удаленный на сто метров склеп.
В этот день они собрались почти там, где Мэрилин провела большую часть своей жизни. Это был тот же небольшой район, в котором она выросла и пошла работать и который принес ей столь блистательный успех – ведь теперь эта местная девушка принадлежала всему миру! К югу отсуда лежал старый дом Болендеров, а к востоку – сиротский приют Голливуда, расположенный поблизости от того места, где Гледис и Грейс работали за монтажными столиками и брали маленькую Норму Джин в кино. А совсем рядом возвышалось здание средней школы Эмерсона, где Норма Джин была “девушкой Ммммм”, ходившей на свидания с умником Чаком Мореном. Недалеко находились и съемочные павильены киностудии “XX век – Фокс” и Пятая Элен-драйв. Они стояли молча пока гроб установился в мраморный склеп, к которой была прикреплена бронзовая табличка с натписью: МЭРИЛИН МОНРО 1926-1962.