Возле самого синего тостера
- Это не глупости
- Еще какие!
Дом, в котором мы жили миллион дней до этого и миллион дней после этого неожиданно оказался пустым, точно коробка, в которой когда то давно лежали игрушки а потом кто то сказал, мол, ты уже взрослая девочка. Сказал – в мире столько детей мечтают, чтобы их любили, как тебя. Сказал - спрячь игрушки и померяй то свое голубенькое платьице.
Я ходила по этому дому, впервые – одна, и находила его нелепым, неуклюжим, несуразным, многочисленные «не» запутывались в моих волосах, а я даже не знала, где найти расческу, чтобы выпутать их оттуда. Дверные ручки то и дело цеплялись за мои наушники, за пояс от платья, зеленое кресло выглядело теперь дурацким, и было даже смешно от того, что раньше мы находили его тут очень уместным, даже уютным. А еще смешно, что именно кресло положило начало нашему списку «120 мест в которых мы любили друг друга». Хотя то, что у нас есть подобный список тоже само по себе смешно.
Дом переживал, нервничал, менял порядок комнат, окрашивал в другие цвета двери, разливал чай на пол, объединял названия разных книг (я злилась, хотя «Невыносимая легкость соловья», «Сто рецептов тортов. Тошнота» и «Гарри Поттер в поисках Индии» немного меня позабавили), и всячески показывал свое неудовольствие. Я прекрасно его понимала. Все дети мира, оставленные дома одни хотя бы на час, прекрасно его понимали.
Я совсем не заметила, когда открылась входная дверь, и пришла М., зато наступившая тишина резко ударила по пальцам захлопнувшейся крышкой пианино. В воздухе явственно ощущался привкус лавандовой пыли, пахло клубничными леденцами и детскими жвачками. Во всех окнах дома, что выходили на 4 стороны, был виден сейчас восход, солнце наливало комнаты лучами по самые потолки, на чердаке шелестело море, и даже газонокосилки на улице отдавали теперь бархатным звучанием
- Понимаешь, когда тебя надолго оставляют одного, ты пытаешься быть лучше, правильнее, чтобы люди, которых ты любишь, не уходили от тебя, - говорит М., когда мы пьем чай. На чердаке поднимается шторм, фиолетовая и оранжевая краска окрашивает стол, стулья, и заодно наши пальцы, шторы начинают отражать то, что происходит на улице, окна открываются и закрываются, настукивая ритм чего то, напоминающего репертуар The Machine. Ну, - вздыхает она, - хотя бы первые две минуты.