Приблизительно еще три-четыре дня, прошедших с отъезда, подушки пахнут тобой. Я бормочу под нос это «тобой» - по буквам, по двум до ужаса коротким слогам, как пресловутый наборщик бормочет имя Лолита до конца страницы, и дальше; меняя постельное белье, втягивая в ноздри запах, сильно, рывками, до одури, наслаждаясь им до последней минуты работы.

-—

Как это – пахнут, не понимаешь ты. Как это – мной. Они могут пахнуть шампунем, гелем для душа, пыльцой от sachet, лосьонами, ароматическими свечками – воск-плэй наше все, но…мной?

Очень просто, улыбаюсь я. Они пахнут всем вышеперечисленным плюс солнцем и ветром. Домом и теплом. Полынью и розами. Темным прибрежно-океанским вечером, когда устало валишься на кровать, в мгновенно настигающий тебя сон. И снами они тоже пахнут – тревожными, сладкими, манящими, жаркими, волшебными, тягучими, бесконечными. И утром, с его белым светом, партизаньи крадущимся под плотными шторами, тяжелыми дурманящими объятиями, горячей, чуть липкой кожей, кровью, которая пахнет кровью, и ничем больше, из царапин (крепки лисьи коготки) на твоей спине. И тобой.

Хм, задумчиво тянешь ты в ответ. Никогда не задумывался. Ох и чувствителен же этот маленький носик….

«Носик» гладят самыми кончиками пальцев, я блаженно жмурюсь. Может быть, мгновение остановится, может и нет. Сейчас ласка, затем удар. Сейчас ты мурлыкнешь: бархатные щечки, а затем дашь пощечину, от которой кружится голова и подгибаются колени. Сейчас-сейчас, неведение прекрасно!

Не угадала. «Всего лишь» собираешь мои волосы в хвост и тянешь вверх. Я поднимаюсь на носки. Руки за спину, машинальным, ставшим бессознательным движением. Локти положены друг на друга, и…в общем, когда пальцами вцепляешься в себя, легче переносить все остальное.

Жестом фокусника достаешь короткую кожаную многохвостку. Закрываю глаза. Не страшно.

Хлоп – короткий удар по бедрам. Расставить их шире, правильно понимаю?
Еще один. И еще. И еще. Я стараюсь тебе не мешать криками. Я стараюсь не мешать – себе.
Я же, черт возьми, беллетрист хренов. От меня же все ждут максимально приближенные к реальности и достоверности детали. И побольше, побольше…
Ну, что там…в 1878 году, я окончил Лондонский университет, получив звание врача, …ой, не то.

Короче, пусть и легкой плетью, но по бедрам – это больно. Это «мамочки», визги, писки, алеющие полосы, закушенные губы, горячие, сухие глаза – словно обидную горсть песка кинули, не выплачешь. Это отшвырнутый в сторону дивайс и стремительные поцелуи – от коленей и выше, оставляющие следы, нет, уже не на коже, но в сердце. Незаживающие следы, незаросшие терновником.

Подушки пахнут тобой, когда я зарываюсь в них горящим лицом, все шире раздвигая ноги, подставлясь под твои пальцы и ладони. Ход часов и рваных выдохов оглушает. А мои маленькие часы останавливаются. Я все равно не перестаю чувствовать.
Они пахнут добычей и охотником. Жертвой и мучителем. Болью и страхом. Саванной. Песком. Шерстью. Катающимися, сплетенными в борьбе телами. Вспышкой последнего закатного луча.
Тишиной.
Умиротворением.

—-

Запах смазки почти неслышим. Он тем и похож на молоко. Или желатин. Слегка противный, ноздри не трепещут при вдохе, а лишь чуть дергаются. Он пахнет резиной и чем-то якобы водоотталкивающим. Даже от натянутых на твои руки перчаток – белизной угрожающих поспорить с цветом моей кожи, пахнет лучше и спокойнее, что-ли.

- Ножки притяни к животику.

Всем привет, грязные извращенцы. А мы тут…ммм… пробками балуемся. Исключительно из спортивного интереса, у тебя проверить, подойдет ли мне свежекупленный настоящий лисий хвост, у меня оценить запас прочности твоего нежного отношения. Как впоследствии выянилось, ты и есть сама Нежность, которой до тебя как Сусанину до Австралии. Хвост тоже на высоте. Я покачиваю бедрами, и он обвивается вокруг них – резко контрастирующая чернобурка с умилительным светлым кончиком, словно в краску обмакнутым.

Я не хочу с ним расставаться.

Ты предлагаешь проделать в джинсы дырки, чтобы уж точно не.

И осторожно кладешь животом на колени. Хвост в буквальном смысле задирается, и…

Потом твои пальцы пропитаны запахом моих духов и соков. Я слизываю влагу с каждого твоего пальца, каплю за каплей, и мысленно посылаю Феррагамо совет: поверьте, от добавления ноты возбуждения, Ваши ароматы только выиграют.

-—

А постель все равно пахнет тобой. Запах-то впитался намертво, не собираясь отпускать.

- Во что ты влюбился, когда мы познакомились?
- Сложно объяснить. Во все. Тело, лицо, движения, слова, тепло, свет…все.
- А я старалась остатки вечера дома не дышать. Плохо получалось. Мы обнимались тогда, а на мне тонкая рубашка…
- И кофточка такая, синяя, была. Помню, мне еще крышу сорвало, такой образцовой послушной показалась…
- …и я эту рубашку снять не могла, отпустить не могла. Сумасшедшая. Нюхала и нюхала.
-…и?
- А потом согласилась за тебя замуж выйти. На следующий день.

Не сплю ночами, звеню ключами,
шагая призраком по деревне.
Сопят дома, вокруг лишь я, лунатики и коты.
А город пахнет бензином, жизнью, асфальтом мокрым…
Но не плечами (слегка облезли)
Куда ж деваться от этой мерзкой,
Безмерной запахо-пустоты?

—-

Приблизительно еще три-четыре дня, прошедших с отъезда, я жду поворота ключа в двери.
И твоего устало, любящего движения - поцелуя в подбородок, шею, куда придется.
И моей незавершенной, недопетой до конца страницы песни из двух слогов.
И вернувшейся в шлейф ноты. Ноты надежды.