Мою страсть и энергию часто принимают за злобу.
Меня воспитывали мать и две сестры, которые были много старше меня и к тому же довольно рано ушли из дому. Так что фактически я рос единственным ребёнком в семье, и меня страшно любили.
Обычно бывает так: мужики в пабах несут бессмыслицу, а женщины на кухнях несут в мир здравый смысл.
Когда вы видите в кино, как люди отлично проводят время, как они напиваются, ширяются и купаются в деньгах, разве в этом есть какая-то драма? Это же тоска зелёная. Меня вот по-настоящему привлекает и захватывает война, ярость, которые царят у нас в домах. Это мне интересно, за этим я пойду в кино. И не важно, "Макбет" это или история неполной семьи. Это меня возбуждает, напоминает мне, что я человек. Стелла Адлер (звезда американского кино 1930-х, впоследствии учившая актёрскому мастерству Марлона Брандо и Стивена Спилберга. – Esquire) как-то сказала, что дух разрушается и разъедается жизнью. Сколько бы лет ни длился наш земной путь, мы неизбежно приходим к потере родителей, к разводу, смерти, раку – всё это отщипывает от нашего духа по кусочку. И только искусство может напомнить нам, что он у нас вообще есть.
Шекспир не писал подтекстов. Подтексты надо играть.
Когда я рос, насилие всегда было где-то рядом, на периферии. Дело в том, что мужья моих старших сестёр… Я бы, конечно, не назвал их злодеями. И уж тем более я бы не назвал их гангстерами. Но они были ребята довольно отталикивающие. Такие люди – плоть от плоти питейной культуры. Для них ты становился мужчиной только в том случае, когда лет в 14-15 приходил в паб и начинал пить пиво, играть в дартс, рассказывать сексистские и расистские анекдоты, отпускать гомофобские замечания и всё такое прочее. Ты должен быть пацаном из бара. Я старался играть эту роль, потому что на меня давило окружение, я хотел встроиться. И хотя по-настоящему хорошо мне вроде бы тогда не было, я всегда вспоминаю об этом с теплотой. У каждого из нас есть такой чемоданчик с говном, так ведь? И мы берём его с собой, куда бы ни отправились.
Я склоняю голову перед всем, что может отвлечь ребёнка от PlayStation или Gameboy. Это само по себе маленькое чудо.
Никогда особо не любил комиксы, всякие там космические корабли, скафандры. Знаете, бывают такие дети… Вот, например, "Звёздные войны". Мне кажется, это довольно жестокий фильм. Конечно, вся эта тема с Силой – довольно занятная. Что это? Духовня связь? Бог? Мой сын страшно любит первые три части. А вот меня под конец довольно сильно начинает раздражать этот резиновый Йода.
Когда мне было лет шесть или семь, у меня была пластмассовая гитара с лицами The Beatles. Я так думаю, сейчас за неё можно было бы срубить конкретно так бабла.
Сколько вы знаете фильмов, в которых видно, что режиссёр точно знал, что он хочет снять? Я такие могу по пальцам одной руки пересчитать.
Люди часто думают, что могут полностью контролировать свою карьеру. Но далеко не всё в жизни можно строить. Многое зависит от того, что подвернётся.
Не думаю, что в Голливуде вообще понимают, что со мной делать. Когда речь заходит о романтических комедиях, моё имя наверняка оказывается в самом конце списка.
Если бы в молодости я не избавился от алкогольной зависимости, я бы тут с вами не разговаривал.
Лет в 13 я был буквально одержим классикой, одержим Шопеном, одержим игрой на фортепиано. Я тогда нашёл где-то на чердаке пластинку Либераче (Владзи Валентино Либераче, американский пианист и эстрадный артист. – Esquire), и понеслось. Я скупал целые полки книг о Шопене. Иногда мне кажется, что ещё тогда я не столько делал что-то, сколько изображал, что делаю. Я играл человека, который умеет играть на пианино. Потом я безумно увлёкся боксом и Мухаммедом Али, он тогда как раз дрался с Джо Фрейзером. И я пошёл заниматься боксом. Дрался я отвратительно. Но если бы вы посмотрели на меня в зале, вы бы сказали: "Да, этот пацан родился в перчатках". Я идеально воспроизводил все движения, колотил грушу, проводил филигранный бой с тенью, скакал через скакалку. Я бы мог играть боксёра, но сам я боксёром не был. Просто в то время такая у меня была страсть. Ой, а теперь я вот это попробую. Хочу быть боксёром. Хочу быть пианистом. Хочу быть футболистом. Теперь я могу быть ими всеми, но страсть ушла. Я больше не люблю играть.
Когда мне предложили сыграть Бетховена, у меня было одно условие – не чудить с волосами. Тогда агент сказал мне: "Прочитай-ка сценарий ещё разок".
У людей, у прессы сложилось довольно странное и неверное представление обо мне, проще говоря, срань какая-то. Я всё время читаю об "умалишённом" или о "гении", "переменчивом", "злобном", "сумасшедшем", "безумном" Олдмане. Наверное, дело в том, что люди напрямую ассоциируют меня с персонажами, которых я играю. У меня и правда есть способность к смене личин – хоть во сне могу переключаться. В актёрской игре для меня нет ничего трудного. И любой актёр, который говорит вам, что он становится тем персонажем, которого играет, либо лжец, либо диагностированный шизофреник.
С возрастом я замечаю за собой пугающую склонность к чудовищному занудству. Я с удивлением слышу, как говорю ровно те же вещи, которые говорили мои родители: "Убери комнату. Не спорь. Помой посуду". Или идёшь, бывало, мимо сортира, а там – восьмилетний сынок: "Подними стульчак! Сколько раз можно повторять? Подними стульчак! "
Ленивый всегда работает вдвое больше. Нужно потратить побольше времени, но сделать всё с первого раза. Пусть это займёт столько времени, сколько нужно, иначе всё равно придётся всё переделывать.
Я всегда говорю своим детям: "Можете сейчас меня ненавидеть, потом полюбите". Детей нужно цивилизовывать. В них сидит какая-то природная дикость, и если с ней ничего не делать, то года в 22 они придут к тебе, все покорёженные, и скажут: "А ты где был, сволочь? "
Актёрская игра в приземлённом понимании начисто лишена интеллектуальности. Это эмоция, это чувство. Мне кажется, что в этом смысле я уже довольно давно потух.
Честно говоря, мне уже порядком надоело играть всяких засранцев. Я жажду комедии. Хотя опускать Индиану Джонса было довольно весело.
Нам дан кодекс, по которому нужно прожить жизнь. Мы не всегда ему следуем, но он есть.
Хотите верьте, хотите нет, но я всё-таки сыграл больше хороших ребят, чем злодеев.
Esquire сентябрь 2008