Ван Хаутен,

Я хороший человек, но хреновый писатель. Ты хреновый человек, но писатель хороший. Из нас вышла бы отличная команда . Не хочу просить тебя об одолжении, но если у тебя есть время, — а из того, что я видел, можно сделать вывод, что его у тебя завались, — не мог бы ты написать для Хейзел прощальную речь? У меня есть кое-какие заметки, но их надо бы слепить во вразумительное целое. Или просто скажи, что здесь изменить.
Вот что я вам скажу о Хейзел: почти все мы одержимы желанием отметиться в этом мире. Оставить наследие. Пережить смерть. Мы все хотим, чтобы нас помнили. И я не исключение. Что больше всего меня беспокоит — это остаться еще одной безвестной потерей в древней и бесславной войне против болезни.
Я хочу оставить след.
Но, Ван Хаутен: следы, которые чаще всего оставляют люди, — это шрамы. Ты открываешь уродский супермаркет, начинаешь государственный переворот или пытаешься стать рок-звездой, и думаешь: «Ну теперь-то меня запомнят», но а) тебя не помнят, и б) все, что ты оставляешь после себя — еще большие шрамы. Твоя революция ведет к диктаторству. Твой магазин разоряется.
Ладно, может я не такой уж и хреновый писатель. Но у меня не получается наводить порядок в словах. Мои мысли — это звезды, из которых я никак не могу составить созвездия.
Мы как куча собак, которые метят пожарные гидранты. Мы отравляем подземные воды нашей ядовитой мочой, помечая все значками «МОЕ» в смехотворных попытках пережить смерть. Я не могу перестать писать на гидранты. Я знаю, что это глупо и бесполезно — невероятно бесполезно в моем нынешнем состоянии — но я такое же животное, как и другие.
Хейзел не такая. Она ступает легко, старик. Она легко ступает по земле. Хейзел знает правду: мы с такой же вероятностью можем навредить вселенной, как и помочь ей, и, скорее всего, не способны ни на то, ни на другое.
Кто-нибудь скажет, что то, что она оставляет не такой глубокий шрам, — это печально, что меньше людей ее помнят, что любили ее сильно, но не много. Однако это не печально, Ван Хаутен. Это триумфально. Достойно героя. Разве это не настоящий героизм? Как говорят доктора: во-первых, не навреди.
В любом случае, настоящие герои — это не те, кто что-то делает; настоящие герои — это люди, которые ЗАМЕЧАЮТ вещи, обращают на них внимание. Тот парень, который изобрел вакцину от оспы, ничего на самом деле не изобретал. Он просто заметил, что те, у кого коровья оспа, не заболевают натуральной оспой.
После того, как я засветился на ПЭТ, я прокрался в реанимацию посмотреть на Хейзел, пока она была без сознания. Я просто вошел туда прямо за медсестрой с пропуском, и у меня вышло посидеть рядом с ней минут десять перед тем, как меня поймали. Я и вправду думал, что она умрет до того, как я скажу ей, что тоже умру. Это было жутко: бесконечное механическое бормотание интенсивной терапии. У нее из груди сочилась темная раковая жидкость. Глаза закрыты. Вся в трубках. Но ее рука все еще была ее рукой, все еще теплой, и ногти все так же накрашены этим темно-синим, почти черным лаком, и я просто держал ее за руку и пытался представить мир без нас, и на какую-то секунду я стал достаточно человечен, чтобы понадеяться на ее смерть, чтобы она никогда не узнала, что я тоже умираю. Но потом я захотел больше времени на то, чтобы мы смогли влюбиться . Кажется, мое желание сбылось. Я оставил свой шрам.
Медбрат вошел и сказал, чтобы я уходил, что посетителей не пускают, и я спросил, все ли с ней будет в порядке, а он сказал: «У нее все еще накапливается вода». Благословение в пустыне, проклятие в океане.
Что еще сказать? Она такая красивая. На нее можно смотреть, не уставая. Я никогда не беспокоился, что она умнее меня: и так понятно, что это правда. Она смешная, но не грубая. Я люблю ее . Мне так повезло любить ее, Ван Хаутен. Старик, в этом мире мы не можем решать, принесут нам боль или нет, но только за нами остается слово в выборе того, кто это сделает. Я доволен своим выбором. Надеюсь, и она своим.

[прослушать письмо можно в блоге]