Иногда я останавливаюсь, оглядываюсь вокруг, на весь современный мир, и мне становится не по себе.

Я понимаю, что сегодня мы совершили хорошее дело, но чувствую себя полнейшим кретином. Потому что, наверное, в силу возраста или стеснительности, сделали это не совсем так, как следовало. Но я чувствую определенную гордость уже за то, что мы это сделали.

Я увидела маленького седого дедушку, сидящего на троллейбусной остановке. На нем был потертый, видавший многое китель с нашитыми на него планками и приколотой лентой. Он сидел в фуражке, которая была ему немного велика и поэтому сбита на бок, и с тросточкой. Я просто шла и думала, какой же он маленький... Он сидел, и даже ногами не доставал до асфальта.

Эти люди… для меня это не просто люди. Я смотрю на них с бесконечным трепетом, словно они хрупкие вазы и могут треснуть под моим обывательским взглядом. Думаю с замиранием сердца. У меня всегда особое отношение ко всем пожилым людям без исключения, а особенно - к ветеранам.

И вот я вижу, как он сидит и смотрит на компанию здоровых мужиков с пивом, толкающихся рядом и орущих какого-то Бобра. И они даже не обращали внимания на своего "соседа", а могли хотя бы в его присутствии постесняться или хотя бы бросить ему свое "поздравляю", хотя из их уст в тот момент это явно звучало бы пошло и отвратительно, но они попытались бы сделать это как умели. Глядя на это… только жалость, только стыд, только ужас.

Мне просто совесть (или что это внутри меня было) не давала пройти мимо. Все как-то сжалось и стало горько. Мы прошли дальше, а потом я встала как вкопанная и сказала Кате, что увидела дедушку на остановке. Вернуться. Что сказать? С праздником? Сухо, скромно и, нам показалось, недостаточно. Я знаю, что рядом есть киоск с цветами, и мне безумно хотелось ему подарить цветы. Я знаю что в кошельке лежит еще не выложенная в копилку зарплата. Мы стояли, переглядывались, судорожно думали и не знали, как лучше сделать. Нам было в одно время по глупости страшно и досадно от этого же страха.

В итоге вот он - киоск. За прилавкой немолодая женщина, но еще и не бабушка в седине. Я первым делом спрашиваю гвоздики, потому что это вполне логично поздравлять с 9 мая гвоздиками - символом этого праздника. В ответ мне звучит ужасное "нет". Гвоздики все продали. Мы теряемся. Не с розами же идти… Нам предложили странные фиолетовые ирисы или белые хризантемы. Вид у ириса, надо сказать, непрезентабельный, зато хризантемы выглядят здорово и празднично, поэтому может и стоят как три ириса одна веточка.

—Вам в подарок? - интересуется продавщица.

Настает время офигительных историй, в результате чего продавщица становится посвященной в нашу странную ситуацию. После чего она смеется и небрежно, с усмешкой, бросает:

—Небось пьяница подзаборный, а вы ему - цветы…

Во мне восстало такое возмущение. Неужели она держит нас за полных идиотов, которые приличного человека, тем более ветерана, от алкаша отличить не могут?

—Если такое, то есть у нас гвоздика, только белая, - сказала та, достав затерявшийся цветок. Вид у него был не самый прекрасный, а скорее даже удручающий. И даже если из него собрать очень большой букет, краше не станет. Я бы даже сказала, этой гвоздике уже ничего не поможет.

Мы с Катей снова вопросительно уставились друг на друга.

—Возьмите, вот эту, одну. Она дешевая, в газету завернем, рублей 70 будет, ему хватит , - улыбается женщина.

Я даже подняла глаза от прилавка и посмотрела на нее пристально. У меня оборвалось все. Дешевая. В газету. Ему хватит. Просто в голове не укладывается, как она смогла такое сказать. В этих словах я почувствовала столько низости, мелочности, неуважительности… да сколько слов тут можно привести! Это было ужасно. Смерив тщедушный ирис полным ненависти взглядом я сказала:

—Хризантемы. И заверните, упакуйте как положено.

Мне непременно хотелось, чтобы это был не просто голый стебель, не рваная газета, а красивая упаковка, и чтобы букет был достойный, не просто из желания мести этой женщине, а из чувства уважения к тому старичку.

Мы вышли от нее с букетом, походящим больше на подарок на День Рождения, чем поздравление с праздником случайного встречного на остановке. Мы подарили ему его довольно нелепо. конечно, я сказала все, что хотела, только брать цветы он отказывался, а навязывать было неудобно. В этот момент к нам подсел один из бугаев с пивом и брякнул, дымя сигаретой:

—Батя, возьми, это тебе от благодарного поколения таки!

Я знаю, что не уважаю этого типа, но тогда мне хотелось отвесить ему благодарность, потому что дедушка правда уступил и согласился взять цветы. А после этого мы уходили, чувствуя себе ужасно неловко, но меж с тем легко и радостно, а вслед слышалось только тихое "спасибо, здоровья бы вам".

Я думала, я никогда не плачу. Но я пришла домой сейчас и разревелась как скотина. Быть может, я никогда в полной мере не осознаю весь ужас того, что пришлось им пережить, но я не смогу преступить себя и забыть о той черте уважения и чувства долга перед теми людьми. А возможно, еще сыграла роль надменная продавщица цветов.

Мама сидела рядом, пока я топила соседей снизу своим бешеным ревом, и говорила, как в прошлом году 8 мая видела ветерана, который вышел в метро не на своей станции и заблудился. Ему нужно было вернуться обратно, а служащая не пускала его без оплаты и кричала, что бесплатный проезд у него будет только на следующее утро.

И тогда мама, как она это умеет, вдала ей по первое число и провозгласила после:

—Не бойся, дедуль, мы Сталинград взяли, и этот турникет возьмем!

Как только у человека хватило наглости спросить с 90-летнего увешанного орденами дедушки жетон. Он стоял за нее своей жизнью, а она теперь извивается из-за каких-то 23 рублей.

Черт подери, да до каких же пор в нашей стране будут жить такие люди?! Почему в нас стало столько эгоизма, жестокости, равнодуший и цинизма? Откуда? Как из поколения, готового отдать все за будущее своей Родины, появилось вот…это?

Я не знаю откуда во мне это все. Я рассказов про войну от лично переживших ее не слышала. Хотя воевавшие в нашей семье были.

Я видела своего прадедушку всего лишь раз. Несколько секунд, когда я выбежала на рельсы, только чтобы успеть обнять его. Это другой край нашей необъятной страны, в котором мне посчастливилось побывать проездом. Мне было меньше пяти лет, но я до сих пор помню это лицо, эту улыбку и простую рабочую рубаху. Его я помню таким навсегда и другим уже никогда не увижу.

А он… он почти до Берлина дошел.