Ви.
В электричке, в которой ехала пять часов, я успела написать два письма тебе, одно Винсенту и еще одно - Доктору. Глупо, конечно, ничего не могу с собой поделать. Там было ужасно жарко, и часто мигал свет, так что я то и дело думала, что будет, если здесь очутятся плачущие ангелы. Музыку я слушать не могла, не на чем было, так что я прокручивала все песни в уме. Не так уж и плохо, как может показаться на первый взгляд.
Когда мы приехали, первое, что меня удивило - это то, что здесь лежит снег. Нет, правда, снег и даже ледовые корки на обочинах. Ехать нужно было на метро, и тут я поняла, что ни разу там не была. Сдается мне, выглядела я ничуть не лучше Артура Уизли. Помню, маленькой мне ужасно нравилось кататься на экскалаторе. Когда ты делаешь последний шаг со ступеньки на землю, тебя толкает вперед. Я чуть не падала, но мне это здоровски нравилось. Сейчас, конечно такого нет, но мне отчего-то это вспомнилось.
Запредельно понимать, что это сделали люди. Метро меня просто поразило. Нет, не этими дурацкими люстрами дурацкого дизайна, ни чем-то вроде того. Этим мрамором, тем, что оно вообще существует, и что дышать ничуть не сложнее, чем там, наверху, так далеко. И люди здесь тоже есть, и даже много, и они разговаривают. Мне заложило уши, и тут повеяло сквозняком, не сильным, чтобы перехватить дух, и не холодным, чтобы вызвать мурашки по телу, а простой ветер, а затем ворвался поезд, прямо из тоннеля, и тоже было удивительно, что его когда-то лишь делали, а теперь никто и внимания не обращает. Мы зашли, и я сразу села. Были свободные места, но люди стояли, такое чувство, будто они не спешили занять места. Это тоже обескураживало.
Мы тронулись, и снова заложило уши грохотом. За окном стало темно, и что-то неслось. Мне подумалось, что это не вагон едет, а весь мир движется, а мы стоим на месте. Что будет, если случится обвал? Явно станет трудней дышать.
Нужно было ехать на троллейбусе. Нет, не на таком старом, разваленном, советском, который нагоняет тоску своими "ох" и "ах", а совершенно новый. В нем было два вагона, и мы пошли в последний. Мест свободных не было, я стояла прямо возле юноши, который ужасно смахивал на Гордона-Левитта. Только прическа другая - волосы длиннее. И голос (он говорил по телефону) у него, как у выпившего Тома Хэнсона. Я чуть не рассмеялась. Задний вагон не на шутку качало. Нас шатало так, будто мы не в троллейбусе, а на корабле посреди океана.
Мне было приятно снова видеть дядю Витю и тетю Инну, и все такое. Первого - особенно. У меня всегда после встреч с ним оставались только теплые воспоминания. Улыбался он часто, и курил много, и разговаривал со мной так непринужденно, будто я ничуть не младше взрослых.
С Артемом мы почти не общались с нашего приезда, кроме обычных фраз, вроде "Привет", "Спасибо", "Удачи", "Что смотришь?" и так далее, и так далее. Однако, завтрак он мне сегодня сделал. Чудной такой.
Сегодня утром у меня было такое ощущение. Секунд на пять, не больше, сердце начало биться так сильно, что грудная клетка запульсировала. Я подумала, что оно прямо-таки вылетит. И ни боли, ничего.
Мы поехали к маминой знакомой, опять-таки, на троллейбусе. И я, по привычке посмотрев на номерок билета, обнаружила вот что: "242 242". Мне в первый раз попался счастливый билет. Я его сохранила кстати.
Квартира у хохлушки (прозвище той саомй подруги, к которой мы ехали) была богатая. Потом мы поехали в ее дом, он был 4-уровневый, куча комнат, везде светло и просторно. И окна на всю стену, от пола и до потолка, и везде балконы и веранды. К слову, когда мы ехали обратно, мне опять подвернулась удача: "324 090". Я его съела, вот дурилища.
Сейчас же сижу в кожанном качающемся кресле. На нем еще накидка из белой мягкой шерсти. Я одна дома, все пошли бухать, а Тема еще не вернулся.
Я бы тебе написала бы все поподробнее, но нет настроения.Чего-то (кого-то?) не хватает.
Лена.