Меня часто спрашивают: “Чего ты боишься?”
И, думая об этом каждый раз, я понимаю, что не боюсь ни смерти, ни темноты, ни осуждающих взглядов, ни злых языков. Меня не пугает ни высота, ни фильмы ужасов, ни клоуны, ни кровь, ни насекомые или замкнутые пространства.
Я не боюсь ничего того, чего принято бояться. Но все же у меня есть один страх, который сидит глубоко внутри, отдавая в ушах глухим болезненным стоном. Страх, когти которого рвут сердце, а холод, скользя по ребрам, сковывает легкие.
Мой страх. Персональный. Который многие просто не смогут понять.
Я боюсь собственного бессилия. Беспомощности и пассивности по отношению к дорогим и близким мне людям. Боюсь бездействия не потому что не захочу им помочь, а потому что не смогу.
Я боюсь, что однажды увижу их боль, их сомнения, их слезы, и все, что мне останется - сидеть, сложа руки. Я боюсь осознания того, что однажды ничего не смогу изменить: ни словом, ни делом.
Не подумайте, я не Мать Тереза. Я не дарю лучи добра и света всем и каждому. Я не достаю котят с деревьев, не перевожу бабушек через дороги, не коллекционирую бездомных щенят.
Я эгоистка. Я черства, холодна, порой груба и язвительна. И плевать я хотела на всех и вся с их проблемами и нытьем.
На всех, кроме тех людей, которых я сама “выбрала” и “назвала” особенными. Тех, кого в своей жизни я поставила выше собственной гордости, выше моего похуизма, а порой и выше себя самой. Тех, о ком я хочу заботится. Тех, кого я хочу оберегать и защищать по мере своих сил.
“Мы в ответе за тех, кого приручили.”
Я в ответе за тех, кого назвала “близкими”, “родными” и “дорогими”.
И мой страх заключается в том, что однажды я буду сидеть и смотреть на их переживания, словно безвольный овощ, проклиная весь мир и, в первую очередь, себя, за то, что любые мои слова будут пустыми, а любые действия - бесполезными.
Мой страх в том, что, возможно, однажды, когда самым важным людям в моей жизни понадобится моя помощь - я ничего не смогу сделать. 