Я считаю себя трусихой и никогда не скрывала этого. Да и от кого скрывать? От золотой комнаты, чьи стены не терпят недоверия, от безымянной девочки или подруги-проститутки? Трусость моя проявляется во всем: от боязни сунуться без очереди в магазине, где мне продали плохой товар, до жуткого страха перед тем, что моя любовь узнает, что она, собственно — моя любовь. И если первое я еще хоть как-то могу перебороть, то я совершенно не пытаюсь что-то изменить с последним. "А пусть все остается так, как есть", — думаю я и оставляю свои чувства пылиться где-то в коробке, среди забытого и вроде бы "ненужного".
С ума сойти, Вам, леди, уже скоро бы дом-семью неплохо завести, а Вы не умеете проявлять любовь. Да что там, Вы ведь даже боитесь ее показать!
Но если честно, я просто не считаю нужным так себя обременять — признаваться в любви человеку, которому все равно. Это ведь будет такая большая печаль, если чувства мои невзаимны, а больше всего на свете я боюсь быть отвергнутой. Я боюсь позора, боюсь быть ненужной, боюсь, что меня никто не полюбит. И услышать "нет" для меня будет сродни толчку к самоубийству.
И я думаю, что если бы у него тоже было что-то ко мне, то он бы уже давно мог объясниться. Подходить чаще, чаще разгаваривать. В голову, конечно, закрадывается едкая, дающая надежду мысль: "быть может, он такой же трус, как и ты, а подойти лишний раз — это ой как нелегко для вас, трусов".
Мне все твердят:
— Ты живешь один раз.
Обо мне говорят, толком не зная меня:
— Ты сумасшедшая!
Я живу один раз, да. Но я не могу избавиться от трусости, не могу.
Я из тех людей, что остаются стоять в середине толпы, никем не тронутые, но зато с идеальной прической, жестами и улыбкой. Мне в конце-концов ухаживать за своим првосходным розарием. Мне в итоге печь идеальные вишневые пироги. Вот только мой итог может быть таков, что печь я их буду себе. Потому что больше никого не будет рядом.
Я должна что-то делать.
Но я трусиха.
И, кстати, я боюсь съесть лишний салатный лист. О каких вишневых пирогах мы здесь говорим?