Бог, Солнце и Художник. 4. Про любовь
Елена Фельдман
Художник стоял перед зеркалом, театрально простерев руку к своему отражению. У Художника были серьёзные проблемы.
- Я вас любил… - с придыханием начал он, но тут же умолк. – Нет, прошедшее время тут не годится. Любовь моя, души услада… Слишком пафосно. Шаганэ ты моя, Шаганэ… О Боже!
Боже смущённо выступил из тени дверного косяка.
- Прости, что не постучался, но ты был так увлечён… Кстати, а что ты делаешь?
- А Ты будто не видишь, - буркнул Художник. – В любви признаюсь.
Бог озадаченно заглянул в зеркало.
- Нарциссизм? Понимаю, бывает…
- Да нет же! – Художник в нетерпении махнул рукой. – В общем, я на той неделе писал портрет… Ходил за хлебом… Случайная встреча на улице… Прекрасная Незнакомка… Э-э, да что тут говорить!
Художник сдёрнул простыню с подсыхающего рядом холста и развернул подрамник к Богу.
- О, - уважительно протянул тот. – Понимаю. И в чём же состоит твоё затруднение?
- Я не знаю, что ей сказать, - мрачно констатировал Художник. – Всё перебрал. И Шекспира, и Пушкина, и Джастина…
- Кого? – встрепенулся Бог, разглядывающий портрет.
- Неважно. В общем, я подозреваю, что она рассмеётся мне в лицо и уйдёт. И будет права.
Художник уселся на подоконник и щёлкнул зажигалкой. Вид у него был примерно как у Бога, проигравшего Солнцу третью партию в шахматы за утро.
Бог задумался.
- Знаешь, часто слова – не самое главное…
- А Ты когда-нибудь признавался девушкам в любви? – перебил его Художник, сердито пыхнув сигаретой.
Бог помахал рукой, разгоняя дымные облака.
- Ну… нет.
- Вот! Вот видишь! – в голосе Художника слышалось какое-то отчаянное торжество. – Как Ты можешь понять мои мучения?
- Послушай, - даже всегда невозмутимый Бог, похоже, начал терять терпение. – Я… присматриваю за вами дольше, чем ты можешь себе вообразить, и смею тебя заверить: часто влюблённые даже не знали языка друг друга, однако это ничуть им не мешало.
Художник по-прежнему молчал, однако вид у него был уже не такой сердитый.
- Для начала подари ей цветы, - предложил Бог. – Допустим, белую розу на длинном стебле. Уверен, после этого нужные слова придут сами.
- Ну ладно, уговорил, - Художник яростно растёр окурок в переполненной пепельнице. – Но если ничего не получится, Ты будешь виноват.
Бог только вздохнул.
- Солнце, - позвал Бог. – Солнце, ты меня слышишь?
- Да слышу, слышу, нечего орать, - из-за облака показался золотистый бок. – Будто ты не знаешь, что с двух до пяти у меня сиеста!
- Прости, но дело срочное, - как можно более виноватым тоном произнёс Бог.
- Какое дело может быть срочнее моего сна?!
- Ну… без тебя не обойтись. Ты - последняя надежда. Можно сказать, что без твоей помощи мир рухнет.
Солнце окончательно вынырнуло из-за облака. Стало ощутимо жарче.
- А что мне за это будет?
- Вечная благодарность, - не растерялся Бог. – Слава. Почитание. Твоё имя воспоют в легендах.
- Ну, если так… - Солнце умолкло и надолго задумалось.
Обычно днём обеденный дворик не отличался особенной популярностью, а сейчас и вовсе пустовал, если не считать Художника, в одиночестве понурившегося за дальним столиком. За окном зарядил дождь, крупные капли барабанили по большому, во всю стену, стеклу, тяжёлые грозовые тучи надёжно скрыли небо от Города.
Бог и Солнце выбрали местом для засады большую кадку с фикусом. Солнце по такому случаю убавило мощность до одной трети, и свечения почти не было видно.
- Ну, и чего мы тут ждём? – яростно шептало Солнце. – У Иерусалима крестного знамения? У апостола Андрея конца запоя?
- Подожди, - отмахнулся Бог. – У человеческих девушек положено опаздывать на свидания на пятнадцать минут. Это называется «этикет».
- Знать ничего не знаю о вашем этикете! Почему нельзя было дать мне спокойно поспать?
- Тсс! – шикнул Бог. – Вот она!
И правда, дальняя дверь с улицы отворилась, и во дворик, спешно складывая зонт, вбежала веснушчатая девушка в очках, свитере, драных джинсах и со стопкой конспектов под мышкой. Художник встрепенулся и поднялся на ноги, протягивая ей уже слегка поникшую белую розу.
- Давай! – скомандовал бог. – Сейчас!
Дворик наполнился радужным сиянием, превратившись в диковинную оранжерею – или райский сад? – полный тропических бабочек с огромными яркими крыльями и неземного света, в котором пульсировали серебряные и лазурные искры. В воздухе потянуло сладковатой, чуть терпкой свежестью молодой травы.
Бог поморщился.
- Со спецэффектами не перебарщивай.
Видение райского сада исчезло, но радуга осталась в глубине глаз Художника и на крохотных каплях росы, хрустальной нитью украсивших лепестки розы.
Девушка, словно во сне, взяла цветок, не отрывая взгляда от Художника:
- Я… я…
- Всё, можем идти, - с облегчением констатировал Бог, и они с Солнцем по-пластунски двинулись в сторону коридора.
Им в спину вдохновенно неслись цитаты из нового альбома Джастина Тимберлейка.