… ехала себе спокойно, не трогала никого, смотрела в окно, на Хабаровск - на промозглый, серый, укутаный в снега Хабаровск, на его серые улицы, небо и людей - и вдруг подумал: "Вот он, проклятый. "
Вот он, Хабаровск, подумала я, вот он, чертов Хабаровск, надоевший до ужаса, скучный, осатанелый, противный, родной-но-совсем-не-родной - вот он, Хабаровск.
Мне на минуту почудилось, будто не я выросла в этом городе, а город вырос во мне - а потом разросся в улицы, дома и бульвары.
И когда я была маленькой, Хабаровск казался мне большим, ярким и интересным, а теперь, когда я выросла, он сдулся, как воздушный шарик, и повис на мне, словно петля; на плечи упал, и давит, давит своей серостью, и тесно в нем, и душно в нем, и некуда деться.
Мне в голову пришло, будто я не просто всю жизнь живу в нем, а всей собой живу в нем, и все предыдущие, прошлые жизни, жила в нем, и все будущие, если будут, проживу;
и он тянет меня на дно, точно привязаный к ноге камень - не вырваться;
и словно каждая черточка на камнях, которыми уложена набережная, является шрамом на моих ногах,
и каждый человек в этом городе знаком мне в лицо и по имени - будто настолько я срослась с ним, с этим Хабаровском, что он не дает мне вздохнуть.
Я подумал - горел бы ты в аду, как же ты мне надоел! -
и в эту же минуту наваждение прошло, рассеялось, как дым, и я поняла - Хабаровск-то ничерта и не виноват. Он, в сущности, и город неплохой, и родной, кстати говоря,
но, состояние это, застоя, того, как все вокруг надоело и подзаебало, вечной скуки - вот оно, внутри. И я решила, что так нельзя, и я решила, что нужно с этим как-то бороться.
Вышла я из автобуса как будто бы самой собой, но что-то во мне решительно изменилось.