Я думал, в чем же мы разные, почему я тебя люблю, но в голову не шло ничего. Но я бы, вот честно, застрелился как Маяковский, раз письма тебе, как к Лиличке не выходили. По плацкарту гуляя, как жаль, что во сне. А если бы так, уезжая, я бы скинул даже зимою пальто, оголил свою грудь, чтобы ты видела, насколько изранена она, покоцана и изношена.

Я тебе душу, как рубашку распахивал. Спасибо твоей маме, за такую красивую, но глупую дочь.

Ты в столицу нашу, а я северную. Я давно полюбил этот город. Ленинград, говорят, сущий холод, но он брат мой - сострадалец. Привезу тебе сувениры с Невы берегов. Бутылочку с воздухом, с чаек голосами, лишь бы не зажали люди в местном метро.

Я бы берег тебя, как крестьяне берегут свою единственную церковь,

Как солдат бережет свою единственную ногу,

Как бабушка бережет любовные письма своего покойного мужа.

Раздаю свою душу, как чай. По миллилитрам, по граммам, по порциям. Измеряй меня мегагерцами, но не поранься невзначай, о осколки моего сердца, когда будешь брать меня за руку. Погоди, обнимай меня хотя бы в день – минуту.

Лечился тобой, твоим голосом, шепотом, песнями, а сейчас пропало все, а сейчас мы не вместе. И кольцо на другой руке, никаких детских -тили тесто-. Я разучился считать до семнадцати. Надоело эти числа видеть на циферблате, в счетах квартплаты, на двери палаты. Я совсем оборзел, не ношу в ноябре шапки, ну а ты, я знаю, все также не носишь перчатки.

Я любил так безбожно, так не щадяще себя. Я любил, но мне кажется, все и сам погубил. Ты добавила краски и жизни, отняла все мои силы. Ушла, допив мой утренний кофе и забрав с собою теплый май. Хлопнула дверью и даже не оставила на чай.

Я бы и встал с коленей, да только удар был тяжелый. Лежу на полу тут, внизу. Весь пыльный. Мне не хватает руки твоей сильной, а тебе всего достаточно, всего хватает. Во всем избыток, да захлебнулась бы. А с меня уже хватило твоих изощренных пыток.