Я и не поняла, что меня разбудило. То ли утренние звуки в квартире этажом выше – свисток чайника, бодрый голос диктора по ТВ, недовольное бурчание яичницы. То ли собственная тяжелая голова.
Я выглянула в окно. На улице было белым-бело от тумана. А мне куда больше по нраву чистое небо. Ясное, голубое, прозрачное. Такое, чтобы кружочки воздуха плыли перед глазами, когда смотришь на него минуту не отрываясь.
Туман я не люблю. У меня с ним старые счеты. Такое же густое молоко было разлито по улицам и в тот день, когда Максим впервые приехал в мой город. чС Максимом мы встретились летом на страницах чьего-то интернет-дневника. Наши невнятные разговоры в ICQ и по смс целых полгода оставались недосказанными. И однажды – в начале января – на дисплее моего телефона высветилось его имя.
– Але.
– Привет. Что завтра делаешь?
– Гуляю с Абрикосовичем, жую желейных мишек… А больше ничего.
– Я сейчас в Москве. У меня свободный уикенд. Ничего, если я приеду?
– Ммм. Конечно, давай.
– Отлично. В 11 встречай на вокзале. До утра!
– Ага.
Максим живет в Краснодаре, Максим звонил из Москвы, завтра Максим будет у меня. Это казалось типичным разве что для голливудского рождественского чуда. Но я даже не стала сопротивляться такой прекрасной банальности. Только проверила, Питер ли все еще за моим окном. Быть может, там теперь зеленеют сочные Beverly Hills?
Никаких разбитых надежд и лопнувших мыльных пузырей – утром 5 января я действительно встретила Максима. Шагнув навстречу, он улыбнулся мне и протянул пакет разноцветных мармеладок, а потом деловито вручил большую краснобокую грушу. И хитро улыбнулся. Я ощутила, как мощно ухнуло в районе живота. И переключилась на сканирование объекта.
Цвет глаз Максима отсылал меня к собственному коту: Абрикосович отличался шерстью с такими же дымчато-серыми переливами. Непослушная темная челка предательски напоминала мою старую любовь (черт, мальчики умеют так эффект-но утихомиривать ее, заправляя за ухо). Такие же джинсы носил мой лучший друг. А свитер в серо-белую полоску, выглядывающий из-под куртки, снова возвращал к любимому зверью: полосатый хвост моего шалопая всегда норовил смахнуть что-нибудь хрупкое с маминого комода.
– В ваших цветочных я не нашел растений, похожих на тебя. – Своим голосом Максим вытащил меня из игры в ассоциации. – А груша ведь тоже была цветком. Так что пойдет.
М-да… Где он этому научился?
Весь день мы с Максимом бродили пешком по городу – по туманным скользким улицам и паркам с аккуратными скамейками. Я вспоминала каждый параграф учебника по истории, рассказывая Максиму о важных вехах в жизни нашего городка. Я знакомила гостя с теми штуками, что навсегда закрепились в английских топиках как sightseeing. А он, вместо того чтобы хоть из вежливости открывать рот и удивляться, все пытался выудить из моих рассказов ошибки, ляпы и образовательные пробелы. Выбирал самые снисходительные интонации, чтобы показать: гид из меня никудышный. Я даже разозлилась.
Зато Максим фотографировал. Он сумел снять меня столь незаметно и так волшебно, что я даже сама себе понравилась. Сделанная им в тот день фотография – до сих пор самая любимая. Может, оттого, что на ней у меня совершенно по-особенному искрятся глаза? Ведь я смотрела вовсе не в объектив, а чуть выше и левее – в смеющиеся глаза Максима.
Потом были бесконечные кофейни с пряным запахом корицы, и подряд два сеанса в кинотеатре, и бег по эскалаторам наперегонки. Кстати, крайне смешная штука, рекомендую. Пока лестница спускается вниз, взбираешься по ней наверх, стремясь опередить машину. Мои каблуки все норовили застрять где-то между ступенек – страх растянуться на живой лесенке был вполне реальным. А в это время Максим уже победил соседний эскалатор и смотрел на меня сверху вниз, умирая от смеха.
Оказавшись, наконец, на пике, я с разбегу упала в его руки. В тот момент сердце громким стуком отозвалось в ушах. То ли от бега, то ли от такой неожиданной близости.
Когда стемнело, Максим намекнул на то, что не прочь познакомиться с Абрикосовичем. Я немного смутилась. Как говорил Карлсон: представляю, как рассердится папа! В моем случае папой была мама. Она крайне осторожно относится ко всем мальчикам, которые претендуют хотя бы на дневной сеанс в кино с ее сокровищем. Но я рискнула.
Мама постаралась дышать ровно и даже запекла для нас яблоки. А потом демонстративно постелила Максу в гостиной. Я раскраснелась, как после мороза. Выходило, что мама заподозрила криминал – записала нас во влюбленные. Будь мы просто друзьями – почему бы не спать в одной комнате?
Максим на мою красноту не отреагировал. Он рассматривал всякие штуки на кухне. Расписные тарелки со всех концов земного шара, мамины цветочные коллажи, связка красного перца на окне… Поймав его взгляд, я только успела крикнуть: «Острый!» Но он уже отломил кусочек и, деловито посмотрев на меня, проглотил эту гадость.
Сделав семь кругов вокруг обеденного стола и выпив весь запас воды из холодильника, Макс развалился в кресле. А я никак не могла перестать смеяться. В этом дурацком поступке был он весь – упрямый, готовый любой ценой производить впечатление.
Через час я пожелала Максиму увидеть во сне побольше красных перцев – чтоб неповадно было – и ушла в комнату. Уснуть, конечно, не получилось. Я прислушивалась к шуршанию бумаги и росчеркам ручки, доносившимся с кухни, пока небо не посветлело. Макс тоже за всю ночь так и не сомкнул глаз.
Утром нас встретил шумный вокзал, где Максим, нажимая пальцами на дисплей молчаливого электронного справочника, запрашивал расписание поездов до Москвы. А я, смеясь, каждый раз сбивала ответ системы.
Потом он все-таки уехал. Спонтанно и нелепо – словно специально придавая концовке нашей маленькой истории симметричность. Когда, не найдя нужного поезда, мы наудачу зашли на автостанцию, неожиданно оказалось, что автобус в столицу отправляется через пять минут. Я только и успела в сбивчивом прощании вернуть свитер в серо-белую полоску. А он поцеловал меня в висок.
Я инстинктивно поежилась (это со мной каждый раз, когда вспоминаю тот странный поцелуй) и отошла от окна. На часах была половина девятого – что-то я слишком ударилась в прошлое. Пора на пары. Пам-па-рам.
Немного постояв под горячей водой, я побрела на кухню. Черный чай, сушеная вишня, кружка. Коробка с кашей, молоко, микроволновка. Овсянка, сэр! Ее я полюбила окончательно и бесповоротно, когда загремела в больницу с желудком. Теперь она – важный утренний ритуал.
Я уселась за стол и задумчиво отправила в рот несколько ложек подряд. И вдруг ощутила, что жую сухие, холодные хлопья. Каша не прогрелась. Вот так всегда – снаружи все прекрасно и заманчиво, а внутри…
Так получилось и с Максимом. Вернувшись домой с вокзала, я долго не могла найти себе места. Я полезла в карман куртки за телефоном – и наткнулась на свернутый лист. «Наверное и почему» называлось письмо. «Мне всегда хотелось побывать в твоем городе. И этот день был самым лучшим. Но мне нужно возвращаться. Я просто боюсь… что сорвет крышу. Максим».
Я рухнула в мягкое, податливое кресло. Думать не хотелось. Я стала разламывать на части подаренные Максом мармеладки одну за одной. Мне нравилось рассматривать их изнутри: цветные переливы выстраивались в причудливые комнаты волшебного замка. Я даже придумала сказочных микрожильцов для всех конфет. Почему-то имя каждого из них начиналось на «М». Так я окончательно поняла, что влюбилась.
Что тут началось! Я плакала и ненавидела себя за то, что отпустила Максима так рано. Нужно было заманить его еще на пару дней. Позвать на каток, провести по всем мостам. Мне было необходимо встретиться с ним еще раз. Я боялась упустить Того Самого.
Уезжая, он предложил мне как-нибудь вместе выбраться в Москву. И я решила ни на минуту не откладывать ответный визит.
Я симулировала простуду и взяла больничный. Забронировала билет на послезавтра. И немного схитрила. Я придумала ненастоящий повод для своего визита – чтобы Максим ни о чем не догадался. Наплела ему, что меня к себе вызвала двоюродная сестра из Москвы. Из вежливости ли, но Максиму понравилась идея про прогулку по Красной площади – сначала вдоль, а потом поперек.
Все время до поезда я в мыслях рисовала нашу встречу и гадала, чем же она закончится. Есть я не могла, смотреть кино тоже – как-то не получалось сосредоточиться. Послезавтра я обнаружила, что нужно делать дополнительные дырочки на ремне – джинсы с меня падали.
В Москве Машка встретила меня радостно, но немного удивленно. Я загадочно промолчала – отказалась что-либо объяснять.
В то утро я оделась потеплее и захватила термос: зимой ветра недружелюбны. Когда я увидела Максима в назначенном месте, у меня закружилась голова. Я готова была упасть в его руки – как тогда, у эскалатора. Но, посмотрев в его глаза, я почуяла: что-то пошло не так. Неспокойные птицы у реки. Колючий снег. Холодный голос не моего мальчика. Все сложилось в одну невеселую картинку. Мне стало не по себе.
Мы немного побродили по набережной, а затем поднялись в город. Максим пытался шутить.
На одной из улиц мы встретили компанию его знакомых. Меня он им не представил. По разговору стало понятно, что все они собираются на день к какому-то статусному персонажу по имени Гриша. Вечеринка обещала быть веселой и полезной. И Максиму очень захотелось влиться в течение этой манящей жизни. Правда, его никто не позвал. Но такие мелочи Максима не очень-то останавливали. Он все-таки напросился и даже предложил мне помочь ему с выбором подарка.
Хм, сюрприз для человека, с которым он даже не знаком? В таком шопинге я не помощник. Я придумала что-то срочное и уехала к сестре. А на следующий день вернулась в Питер.
Мне никогда не нравились люди, для которых все средства хороши.
Максим так ничего и не понял.
Я выложила испорченную овсянку в деревянную кормушку на подоконнике, пару секунд полюбовавшись на синиц, слетевшихся на угощение. И сама упорхала на пары. Там меня ждал Артем. С ним, кстати, мы бы никогда не встретились, задержись я в тот день в Москве. Let it be.