—…Пожалуйста, — говорит он, хватая меня за руку. — Я не знаю, что мне делать. Я так замерз.

— Ты знаешь, как от тебя плохо пахнет? — шепчу я, гладя его по лицу. — От тебя просто воняет, господи…

— У меня… — он задыхается и тяжело сглатывает. — Мне негде жить.

— Ты воняешь, — говорю ему я. — Ты воняешь… дерьмом. — Я все еще глажу собаку, глаза у нее — большие, влажные и благодарные. — Знаешь, что? Черт тебя подери, Эл, посмотри на меня и перестань ныть как какой то педик, — кричу я. Ярость нарастает, захлестывает меня, и я закрываю глаза, и поднимаю руку, чтобы зажать нос, а потом вздыхаю. — Эл…извини. Это просто… я не знаю. У нас с тобой нет ничего общего.

Нищий не слушает. Он плачет так горько, что даже не может ответить. Я медленно кладу банкноту обратно в карман пиджака от Luciano Soprani, а другой рукой лезу в другой карман. Нищий неожиданно прекращает рыдать, садится и озирается, может, высматривает пятерку, а может — свою бутылку с дешевым пойлом. Я ласково прикасаюсь к его лицу и сочувственно шепчу:

— Да ты хоть знаешь, какой ты блядский неудачник?

Он беспомощно кивает, и я достаю из кармана длинный и узкий нож с зазубренным лезвием, и осторожно — чтобы не убить его, — втыкаю кончик ножа ему в правый глаз, примерно на полдюйма вглубь, и резко дергаю нож вверх, взрезая сетчатку…

Брет Истон Эллис "Американский Психопат"