Когда-нибудь, лет через 10, мы столкнемся в каком-нибудь Питере; и вспомним все нежилые обители, все неподаренные цветы.
Ты будешь строгим и колоритным, я - поджарой и разноцветной; я приглашу тебя на обед, но ты мне скажешь, что дел гора. Мол, работа - твоя забота и успеваешь едва-едва.
На дворе будет ныть октябрь или едко хихикать август, не в погоде ведь дело, парус, всё равно уже весь истёрт. И я буду как глупый страус, глазки вылупив, соглашаться, а тем временем, дожидаться момента спрятать башку в песок.
Мы обменяемся номерами (скорей всего из простых приличий), а я включу свой сопрано птичий и скажу, что я жду звонка.
А следущим мутным утром, этот город пошлет мне тонну
тоски, а в стакане картонном
кофе остынет быстрей,
чем обычно.
И это небо обязательно загрохочет,
а мой почти идеальный почерк станет хуже, чем у врачей.
Ведь буквы пляшут под ритм сердца, чертят строки, кружась в падекатре; а в душе, личный взрыв на Суматре провоцирует новый ледник.
Остается сидеть, нахмурясь и щеку уронив в ладонь; быть бесформенной, как дюгонь - молчаливой и слеповатой.
А Бог, отечески усмехнувшись, мягко скажет:"моя красавица, всё твоё к тебе возвращается" и тихонько погасит свет.