Без году неделя, мой свет,
двадцать две смс назад мы еще не спали,
сорок - даже не думали,
а итог - вот оно и палево, мы в опале,
и слепой не видит, как мы попали
и какой в груди у нас кипяток.
губы болят, потому что ты весь колючий;
больше нет ни моих друзей, ни твоей жены;
всякий скажет, насколько это тяжелый случай
и как сильно ткани поражены.
израильтянин и палестинец, и соль и перец,
слюна горька; август-гардеробщик зажал в горсти нас,
в ладони влажной, два номерка;
время шальных бессонниц, дрянных гостиниц,
заговорщицкого жаргона и юморка;
два щенка, что, колечком свернувшись,
спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже;
все, что до - сплошные слепые пятна, я потом отрежу при монтаже.
этим всем, коль будет господня воля,
я себя на старости развлеку:
вот мы не берем с собой алкоголя,
чтобы все случилось по трезвяку;
между джинсами и футболкой полоска кожи,
мир кренится все больше, будто под ним домкрат;
мы с тобой отчаянно непохожи,
и от этого все забавней во много крат;
волосы жестким ворсом, в постели как мцыри с барсом,
в голове бурлящий густой сироп;
думай сердцем - сдохнешь счастливым старцем,
будет что рассказать сыновьям за дартсом,
прежде чем начнешь собираться в гроб.
мальчик-билеты-в-последний-ряд,
мальчик-что-за-роскошный-вид.
мне плевать, что там о нас говорят
и кто бога из нас гневит.
я планирую пить с тобой ром и колдрекс,
строить жизнь как комикс,
готовить тебе бифштекс;
что до тех, для кого важнее моральный кодекс -
пусть имеют вечный оральный секс.
вот же он ты - стоишь в простыне как в тоге
и дурачишься, и куда я теперь уйду?
катапульта в райские гребаные чертоги –
специально для тех, кто будет гореть в аду.

(с) Вера Полозкова