Я умру от простуды.

Наш лазарет перебазируют куда-то на юг. И фронт катиться вперед, как раз начинается апрель.

И рассыплется пустота между свежего шрифта военных вестей. Как сахар, упакованный на праздники руками киевских гимназисток. В флягах будет чернеть домашнее вино, и только сестра из темного мрака посмотрите холодное в окно, найдя под подушкой остатки морфия.

И, обернувшись ей вслед, я скажу: "Знаешь, сестрица, все равно никому кроме нас не болит от наших с тобою вредных привычек. Ибо все, сестричка, что между нами, И чего между нами, сестричка, нету, нет имен и нет названий, вообще ничего нет. Просто сбиваясь в этом дыму, сердце, с которым я живу годами, не остановилось только потому, что по нему били все время кулаками ".

И как-то, летом, вгоняя в стресс души, испорченные марафетом, в палату войдет красный крест во главе с моим президентом.

И врач, спрятав бумаги в стол, о чем-то заговорит некстати. И рядом лежать окопная пыль на сером президентском френче. Когда, исходя, будто из сна, и глядя в небо - теплый и зеленое. Прежде чем снова уйти на свою войну, он вернется вдруг ко мне. И забыв вдруг, что пора идти - "Неужели тот самый?" - Спросит в конвое. И врач растеряется, а сестра утвердительно кивнет головой.