нет, придется все рассказать сначала,
и число, и гербовая печать;
видит Бог, я очень давно молчала,
но теперь не могу молчать -

этот мальчик в горле сидит как спица, раскаленная докрасна; либо вымереть, либо спиться,
либо гребаная весна.

первый начал, заговорил и замер,
я еще вас увижу здесь?
и с тех пор я бледный безумный спамер,
рифмоплетствующая взвесь, одержимый заяц,
любой эпитет про лисицу и виноград –
и теперь он да, меня часто видит и, по правде, уже не рад.

нет, нигде мне так не бывает сладко,
так спокойно, так горячо –
я большой измученный кит-касатка, лбом упавший ему в плечо.
я большой и жадный осиный улей,
и наверно, дни мои сочтены,
так как в мире нет ничего сутулей
и прекрасней его спины за высокой стойкой,
ребром бокала, перед монитором белее льда.
лучше б я, конечно, не привыкала,
но не денешься никуда.

все, поставь на паузу, Мефистофель.
пусть вот так и будет в моем мирке.
этот старый джаз, ироничный профиль,
сигарета в одной руке.

нету касс, а то продала бы душу
за такого юношу, до гроша.
но я грустный двоечник, пью и трушу,
немила, несносна, нехороша.
сколько было жутких стихийных бедствий,
вот таких, ехидных и молодых,
ну а этот, ясно – щелбан небесный,
просто божий удар под дых.

милый друг, - улыбчивый, нетрезвый и чудесный, не в этом суть – о тебе никак не выходит прозой. так что, братец, не обессудь.

Полозкова.