– Зачем дети умирают, Рудольф? – спрашивает она.
– Этого я не знаю.
Я не смотрю на нее. Я вовсе не хочу снова попасть к ней в плен; достаточно того, что она сидит здесь рядом, вытянув стройные ноги в теннисных брюках, словно почуяла, что отныне я решил жить по рецепту Георга.
– Почему они родятся, если сейчас же умирают?
– Это уж ты спроси у викария Бодендика. Он уверяет, что Господь Бог ведет счет каждому волоску, падающему с головы любого человека, и что у всего есть свой смысл и своя мораль.
Изабелла смеется.
– Господь Бог ведет счет? Что же он проверяет? Самого себя? Зачем? Ему ведь все известно.
– Да, – соглашаюсь я и вдруг почему-то начинаю злиться.
– Он всеведущий и всеблагой, он справедлив и полон любви – и все-таки умирают дети и умирают матери, которые им нужны, и никто не знает, почему на земле столько горя.
Изабелла сразу повертывается ко мне. Она уже не смеется.
– Почему все люди не могут просто быть счастливы, Рудольф? – шепчет она.
– Этого я не знаю. Может быть, потому, что тогда Господу Богу было бы скучно.
– Нет, – торопливо отвечает она. – Не поэтому.
– А почему же?
– Потому что он боится.
– Боится? Чего же?
– Если бы все были счастливы, никакой Бог не был бы нужен.
Я наконец смотрю на нее.Глаза у нее очень прозрачные. Лицо стало более смуглым и худым.
– Он существует только оттого, что люди несчастны, – говорит она. – Тогда он нужен и ему молятся. Ради этого он все так и устраивает.
Эрих Мария Ремарк "Черный обелиск".