Он продолжал сидеть под небесами, успевшими одуреть от звезд - звезд в таком диком изобилии, что ночь понятия не имела, что с ними со всеми делать.*

Знаете, у Диккенса, когда положительные персонажи смотрят в огонь, они видят лица своих любимых. А отрицательные персонажи — они видят лишь «ад и конец света». Когда я смотрел в огонь, я не видел ни то ни другое. Он представляется куда более романтичной стихией. Разъедающей и пожирающей. Гораздо романтичной, даже наперекор чему-либо темному.
Причем горящие поленья добивают всю реалистичность. Если их кинуть в огонь, то появляются эти медные, летающие подобия змеек. Они выгибаются дугой, меняют курс.. после подбираются все ближе: сверху, снизу, в обход с люминесцентными губами, кончиками пальцев.

По меньшей мере было забавно, сидеть там и вспоминать Диккенса. Причем забава больше похожая на иллюзию, фокус - когда огонь напротив тебя, когда ты касаешься его пальцами, а они на секунду другую замирают. Не чувствуют. Ибо время несчастно мало.
Эти секунды становятся некой интерлюдией, причем экранизированной, со своими тактами и историей. Холод берет на себя всё тепло. Всю романтичность. За какие-то глупые доли секунды.