Видимо, я кричала слишком громко и неистово, раз эти не видящие ничего дальше своего носа мелочные людишки, противные, ненавистные людишки оторвались от своих невероятно важных повседневных дел.
Я кричала, разрывая в кровь свое горло.
Этим криком я встретила то, во что не хотела верить, чего ждала и боялась, что хотела отсрочить, но была не в силах.
Мальчик умер.
Последние два года моей жизни он был ею. Мальчик, полуслепой и с нарушенной от рождения координацией, мальчик с невероятно быстро развивающейся раковой опухолью, мальчик, так желавший жить, он был моим светом, моей надеждой, моим единственным спасением.
Он был той ступенью, стоя на которой, я должна была костяшками пальцев пробить в грубом камне скалы другие, по которым мы бы вместе выбрались из бездны горя и отчаянья к свету, что раньше снился нам по ночам.
Он видел этот свет. Не в небе и не в верху скалы, он видел его в моих глазах и говорил, что я должна сохранить, спасти эту искорку жизни и разжечь из нее пламя безмерной священной любви.
Всю любовь, что только я смогла найти в себе, я отдавала этому больному, с первого же дня своей жизни умирающему мальчику. Он был тем ветром, что не давал угаснуть искре в моих глазах.
Я знаю, что и он любил меня.
Я думала, что больше никогда никакое чувство не затеплится в моей окаменевшей груди. Но однажды, в один из приступов ужасной боли, он с силой ударил меня в грудь, на которой мгновением позже я ощутила слезы раскаяния и благодарности. Тогда-то и родилось чувство, сильнее которого ничего и никогда не ощущала я.
Он был совсем ребенком. Брошенным мальчиком, в мучительно долгие минуты боли читавшего стихи, чтобы не кричать.
Умирая в ужасных муках, он не мог вспомнить моего имени и просто повторял "ты", "ты"…
С ним умерла и я. Искра в глазах потухла, ее затопила боль, слезами хлынувшая из самой глубины моего существа. И сразу морозящая пустота ядовитыми стрелами исколола мою душу, оставляя кровавые увечья на содрогавшемся теле.
Видимо я кричала слишком громко и неистово, раз мне затыкали рот и били по щекам.
С криком этим жизнь вырывалась из меня, с треском ломалась под моей ногой та ступень, и я даже не пыталась удержаться за другие, уже выбитые мною в скале. Я упала на каменистое дно пропасти, которой навсегда суждено отныне стать моей обителью.
Я закрыла глаза, зная, что больше не увижу света там, наверху. Я закрыла глаза зная, что, когда открою их, все будем совсем иначе.
Искра потухла. И зрачки больше не двинутся в моих глазах. Теперь я слепа и обречена. Зачем видеть, если не увидишь света, зачем чувствовать, если чувство это не любовь, а горе? Теперь я слепа и обречена.
Мальчик умер.
Видимо, я кричала слишком громко и неистово, раз меня не смогли спасти.