Цвет Надежды.
Глава 47. Почти сказка

Маски прочь! Душу вдребезги! Сердце в руках…
От меня не осталось ни капли, ни строчки.
Только в детских, наивных, нелепых стихах
Так не хочется ставить последнюю точку.
Убежать! Отвернуться! Не видеть, как вдруг
Что-то тает в твоем изменившемся взгляде.
Мой палач, ты замкнул равнодушия круг
И не веришь словам и мольбам о пощаде.
Я готова кричать в пустоту, в небеса:
Подождите! Замрите! Верните мгновенье!
Я хочу потеряться в любимых глазах
И успеть рассказать, и увидеть прощение.
Разлететься на части! Рассыпаться в пыль!
Расшвырять все слова, что стоят между нами!
И черту, отделившую небыль и быль,
Не заметить, стереть, засыпая стихами.
Маски прочь! Душу вдребезги! Мне все равно,
Что там было в веках и что будет в грядущем.
Я чернилами снов испишу полотно,
Многоточьем надежд зачеркнув равнодушье.

Гермиона глубоко вздохнула и достала волшебную палочку. Угостить чаем. Нет ничего проще. На первый взгляд. Когда воздух перестал вибрировать после произнесенного ею заклинания, Гермиона вспомнила плед в рыжих котятах. Тогда ей было стыдно, а сегодня можно было смело провалиться под землю. Чай она наколдовала. Даже сахарницу и заварочный чайник. С точки зрения исполнения — ей можно было ставить «Превосходно». А вот за дизайн она бы пожалела себе и «Выше ожидаемого». На простеньком деревянном подносе красовался… оранжевый сервиз. Почему оранжевый? Она понятия не имела. Наверное, потому, что для нее он всегда был цветом растерянности. Но это еще полбеды. Вся посуда оказалась в виде… слоников, чьи хоботы были кокетливо изогнуты в ручки.

— Я читал про розовых слонов, — явно сдерживая смех, произнесла пустота. — А в этом сезоне в моде оранжевые?

— Так! Чай здесь подают исключительно в такой посуде. Кому не нравится…

— Да нет. Очень даже… жизнеутверждающе.

Пустота наконец всколыхнулась, изменила цвет, структуру, явив Гермионе того, кого она так отчаянно хотела увидеть. Что он чувствует? Вот сейчас, например, изо всех сил пытается не засмеяться.

— О, я ради такого случая даже проявился.

Они стояли в неярко освещенной комнате по обе стороны от подноса, висящего в воздухе. Свет исходил от почти угасшего камина и двух ламп, одна из которых висела под потолком как раз над подносом, вторая стояла на ее письменном столе.

— Ваш чай, мистер Малфой.

— Спасибо, — он снял чашку с подноса и чуть поклонился.

— Я, правда, не спросила, какой ты больше любишь.

— Черный.

— Повезло. Здесь наши вкусы совпали.

— Предлагаю за это выпить.

Вопреки всем правилам этикета они чокнулись чашками. Драко вдруг подумал, что это самое необыкновенное свидание из всех, которые у него были, не беря во внимание даже то, что это — Гермиона Грейнджер, и они в комнатах Гриффиндора. Странность заключалось не в этом. Его встречи с девушками были разными, но в них никогда не было оранжевых кружек и чая.

— Почему ты улыбаешься? — негромко спросила она.

— Просто подумал, что это мое первое свидание с оранжевыми слониками.

— Будет, что вспомнить.

— Еще бы.

Он внезапно посерьезнел.

— Знаешь, ты приняла очень легкомысленное решение.

— Пригласив тебя сюда?

Кивок.

— А что если это — обдуманное решение?

— Не поверю.

— Нет, правда. Вчера вечером у меня было время подумать, — серьезно проговорила Гермиона.

— Ладно. У меня миллион вопросов в голове, — негромко произнес Драко.

— У меня тоже.

— В таком случае мы можем потратить ночь на увлекательный марафон: вопрос-ответ, — с усмешкой предложил он.

Она посмотрела в темное окно.

— Знаешь, боюсь, большинство наших вопросов и ответов будут слишком… грустными. А сегодня почти Рождество…

Он поставил чашку на стол. Туда же отправился и поднос. Теперь, когда не было даже этой мнимой преграды, Гермиона вдруг почувствовала, что приняла правильное решение. Он взял чашку из ее рук и, неотрывно глядя в ее глаза, поставил на стол, потом осторожно притянул девушку к себе и обнял.

— Значит, нам лучше молчать, — негромко прозвучало у ее уха.

Одна рука юноши сжала ее плечо, вторая осторожно коснулась волос. Гермиона обняла его за талию и вдохнула запах, ставший с некоторых пор знакомым.

— Драко, я все понимаю. Правда. Я… мне не пять лет. Я все знаю о тебе, о помолвке. Но давай сделаем вид, что ничего этого нет.

— Что ты скажешь об этом завтра?

— Что это была моя просьба. Я знала.

— Гермиона…

— Пожалуйста. Не будь занудой. Это моя привилегия.

— Хорошо. Ты — большая девочка.

Он отклонился и коснулся ее локона.

— Можно снять? — негромко спросил он.

— Кого? — насторожилась Гермиона.

— Твою заколку, — рассмеялся он.

— Да, конечно, — она тоже улыбнулась и наклонила голову.

Юноша осторожно, затаив дыхание, стал искать застежку от заколки.

— Там две такие маленькие штучки слева. И ты можешь при этом дышать — ничего не случится.

Щеку обожгло его дыхание, когда он рассмеялся.

— Готово.

Щелчок, и волосы рассыпались по плечам. Он окинул ее взглядом, и от этого взгляда Гермионе захотелось взлететь. Был ли в этот миг кто-то счастливее ее?

— Тебя нравятся девушки с длинными волосами?

— Мы не играем в вопросы-ответы. Помнишь?

— А жаль…

Ну почему он не скажет, что ему нравится? Ведь во взгляде столько тепла и восхищения, что в нем можно утонуть.

Он окинул ее взглядом, и в комнате стало светлее и теплее. От блеска его глаз, от улыбки. Мерлин! Улыбался ли он так кому-нибудь? Гермионе захотелось крикнуть: «Я счастлива!». Но вместо этого она просто зажмурилась, когда его ладонь коснулась ее щеки, легко, нежно. Когда ее губ коснулись горячие губы, она вздрогнула от неожиданности, но потом обхватила его за шею и притянула к себе. Пусть мир перевернется с ног на голову. Она не будет думать о завтрашнем дне. Есть сегодня.

Он оторвался от ее губ и начал рыться в карманах. В этой нервозности была такая искренность, что Гермиона рассмеялась.

— Что ты потерял?

— Уже нашел.

Юноша показал волшебную палочку.

— Это еще зачем?

— Я же волшебник, — мальчишеская улыбка. — Могу я сотворить чудо?

«Ты уже его сотворил», — подумала Гермиона, вслух же спросила:

— Какое?

— Закрой глаза.

Гермиона нерешительно зажмурилась и тут же приоткрыла один глаз.

— Так нечестно! — возмутился юноша.

Она снова зажмурилась.

— А теперь вспомни себя в детстве.

— Зачем? — в ее голосе прозвучал смех.

— Я же не девушка. Я не знаю, как вы себе это представляете. Так что просто говори, что хочешь увидеть, открыв глаза.

Гермиона закусила губу. Она представляла себе романтичного принца, который создаст сказку. А рядом был человек, который… Господи! А ведь он готов создать эту сказку. Правда, со свойственной ему неординарностью, он предлагает ей озвучить пожелания. На первый взгляд нелепо, но ведь это значит: он хочет, чтобы ей понравилось. Чтобы это была ее сказка, а не шаблон на все случаи жизни. И эта не вписывающаяся в рамки стандартного мышления безыскусность заставила ее распахнуть глаза и коснуться его руки, сжимающей волшебную палочку. Если бы от нежности можно было умереть, Гермиона умерла бы в этот самый миг. Девушка тряхнула головой, отгоняя глупые мысли о смерти. Нет. Лучше не умереть, а взлететь.

— Эй, — он заглянул ей в лицо. — Ты…

Она не дала договорить. Второй раз в жизни она сама его поцеловала. Зажмурившись до белых кругов перед глазами. В сознании возникло слово «любовь»… Нет. Ему не место сейчас. В глубине ее сердца — пожалуйста. Но не здесь, среди мигающих ламп и его сбивающегося дыхания. Она подумает о своем открытии завтра, когда мир станет беспросветным без него. На глаза навернулись слезы. Им тоже не место. Чтобы не позволить ему увидеть своих слез и своей любви, Гермиона прижалась к нему, целуя так яростно, как только могла. Его волшебная палочка отлетела на письменный стол. Брошка от ее мантии последовала туда же. Его мантия никак не желала сниматься с запястья, зацепившись за браслет часов. Гермиона дернула раз, второй. У нее не было опыта в раздевании мужчин. Да и представляла она себе это, признаться, по-иному. Неторопливо, нежно… Но ведь ее мечты всегда были немного наивны.

— Дурацкая мантия, — наконец сердито проговорила она в уголок его губ.

Он молча щелкнул браслетом, стянул мантию, часы. Мантию отбросил на спинку стула. Часы попытался засунуть в карман брюк, но два раза промахнулся и бросил их на поверхность стола. Гермиона проследила взглядом за дорогими часами, проложившими себе путь среди свитков пергамента на ее столе. Какой необычный вечер.

Она смущенно повернулась к юноше. Растрепанный, такой непривычный и родной…

— Ты, вообще-то, должна была подумать. Или ты именно так все и представляла?

Его брови насмешливо взлетели вверх.

— В детстве я себе вообще это не представляла. У тебя извращенные понятия.

— Ну, оговорился. В юности.

— Не знаю, — призналась она. — Все не так было.

— Подозреваю, что в мечтах было лучше.

— Нет. Сейчас лучше. Потому что сейчас по-настоящему.

Она смущенно обхватила себя за плечи. Ее нарядная мантия свисала со спинки стула, укрытая его мантией. Синее и черное. Вместе это выглядело по-домашнему.

— Боишься?

Гермиона храбро помотала головой.

— Ты никогда не признаешься. Почему?

— Я упрямая, — негромко проговорила она.

Юноша улыбнулся и взял со стола свою волшебную палочку.

— Итак, свечи? Цветы? Музыка?

— Свечи, пожалуй. Цветы… Я не очень люблю цветы.

— Правда? Я считал, что все девушки любят цветы.

— У моей бабушки дом за городом. Там очень много полевых цветов. Их я люблю. А убитые ради того, чтобы украсить чей-то вечер…

Юноша взмахнул палочкой, и в комнате стало светлее от двух десятков свечей, появившихся воздухе. Он посмотрел на ее улыбку и вдруг вспомнил свой сон. Грейнджер в футболке со смешным зверьком на васильковом поле… Почему-то в венке из ромашек. Поразительное совпадение.

— Хм, с музыкой вряд ли что-то получится. Я не силен в этом. Из всех звуков могу наколдовать лишь шум дождя.

— Почему?

— Мне нравится шум дождя. Он… успокаивает.

— Странно.

Он вопросительно приподнял бровь.

— Совпадение странное. Я тоже люблю шум дождя. Да и сам дождь. Мне становится немного грустно, но как-то легко одновременно.

— Кто заказывал дождь в декабре? — тоном Санта-Клауса осведомился юноша.

— Я, — бодро подхватила Гермиона.

Комнату наполнил звук проливного дождя. Закрыв глаза, можно было легко представить стену воды, отгораживающую эту комнату от внешнего мира. Легко. Защищенно. Неожиданный раскат грома заставил подскочить.

— Можно без грозы? — жалобно проговорила Гермиона. — Я ее боюсь.

— Любой каприз.

Девушка с улыбкой потянулась к пуговицам на его рубашке.

— Ты решила, что мне жарко? — насмешливо произнес он.

— Угу. Или ты предпочитаешь остаться в рубашке?

Он улыбнулся.

Гермиона расстегнула пуговку. Подняла взгляд. Серые глаза были серьезными. Девушка почувствовала, что краснеет. Чтобы скрыть смущение она сосредоточилась на своем занятии. Как странно и до сумасшествия нереально. Его запах, тепло его кожи и негромкое дыхание. И все это — лишь ее. От этого можно сойти с ума. Весь этот противоречивый мальчишка… Враг? Друг? Он — ее. Такой, какой есть. С его непонятным внутренним миром, перевернутыми вверх ногами ценностями и странной жизненной философией… Такой непохожий на окружающих ее людей. Что это? Дурман? Тяга к запретному? Или же просто любовь?

Пуговки на его рубашке выскальзывали из петель одна за другой, а она старательно наблюдала сначала за ними, а потом за маленьким дракончиком.

— Ой, он спит! У него глазки закрыты!

Драко вздрогнул от ее вскрика. Поднял медальон повыше. Глазки дракончика и правда были закрыты.

— Может, он стесняется? — предположила девушка.

Драко рассмеялся. Такое бывало раньше, в доме у Марисы. Дракончик закрывал глаза. Мариса тогда на его вопрос только беззаботно махнула рукой.

– Значит, ты в своей среде. Тебе ничего не угрожает, и он просто отдыхает.

— Значит, в другие дни мне что-то угрожает? Всегда?

— Не совсем. Он чувствует твое эмоциональное состояние и эмоции других людей. Если тебе тревожно, он начеку. Если рядом кто-то испытывает отрицательные эмоции, он тоже чувствует.

— Странная магия.

— Она просто древняя.

Какое-то время он наблюдал за дракончиком, но потом перестал. Глазки-бусинки зорко следили за окружающим миром почти всегда. Но бывали и вот такие редкие моменты…

— Наверное, стесняется, — легко согласился он, сбрасывая рубашку.

— Гермиона! — в дверь постучали.

Оба вздрогнули и оглянулись.

— Гермиона, ты там? — Невилл Лонгботтом стучал в дверь.

Девушка нервно посмотрела на Драко Малфоя. Выражение его лица было сложно понять. Насмешка? Опасение?

— Я должна ответить, — прошептала она, стараясь не краснеть от его полуодетого вида.

Драко развел руками. Мол, решай сама.

— Невилл? — Гермиона приблизилась к двери. — Что случилось?

— Просто хотел узнать, все ли в порядке.

— Да. Я просто… отдыхаю.

— У тебя вода шумит.

— Это музыка.

— Ладно, я просто хотел узнать, нормально ли ты добралась.

— Да, спасибо.

— Хороших снов.

— И тебе.

Гермиона несколько секунд смотрела на дверь, а потом вернулась к столу за волшебной палочкой. Наложила заглушающее заклятие и только тогда с замиранием сердца обернулась к юноше. Он прислонился к каминной полке, скрестив руки на груди. Гермионе эта картина показалась почти нереальной. Точно самые смелые мечты вдруг стали явью.

— Лонгботтом, видимо, рассчитывал на продолжение вечера, — протянул Драко.

— Нет. Просто… решил узнать, все ли у меня в порядке.

Юноша приблизился и провел рукой по ее волосам.

— Наивная…

— Нет, правда. Мы всего лишь друзья.

Он усмехнулся.

— Ну, правда. Уж не вздумал ли ты ревновать?

— К Лонгботтому? Извини. Нет.

— Тогда почему ты так насторожился?

— Мне вдруг подумалось, что несколько странно будет делить эту ночь с Лонгботтомом. Вот я и решал: отказаться от чая сейчас или же из вежливости задержаться.

— Из вежливости? Ну знаешь…

Гермиона возмущенно отошла к письменному столу и сжала спинку стула. Под ладонями оказалась нежная ткань его мантии. Продолжая играть в возмущение, девушка легонько скользила пальцами по спинке стула.

Гермиона подняла взгляд к окну. Левый нижний угол был затянут морозным узором, и казалось, будто это обрамление картинной рамы. Девушка видела их отражения в оконном стекле. Изломанные, неясные. Вот он приблизился, и она замерла и напряглась, ожидая прикосновений. Но он просто стоял, засунув руки в карманы. Гермиона прислушивалась к шуму дождя и его дыханию, глядя, как за разукрашенным морозом стеклом падает снег. Все это вместе создавало атмосферу нереальности происходящего. Но вот его ладонь коснулась ее обнаженного плеча, и мир сразу стал осязаемым. От этого перехватило дыхание.

Его ладони скользили по ее плечам, губы нежно коснулись шеи. Гермиона почувствовала, как его пальцы осторожно расстегивают крючки. Один, второй, третий.

— Сколько их тут? — приглушенный вопрос.

— Джинни говорила: двадцать или тридцать. Не помню…

В оконном стекле она видела, что он отклонился. О его удивлении она скорее догадалась.

— Джинни помогала мне застегнуть платье, — пояснила Гермиона. — Не думаешь же ты, что я акробат.

— Ну ладно. Это еще можно пережить. Меня еще ожидают сюрпризы?

— И не один, — рассмеялась она.

От его усмешки по коже забегали мурашки. Легкие поцелуи опьяняли, завораживали.

Гермиона вдруг поняла, что не хотела бы, чтобы на его месте был другой человек. А ведь столько лет представляла себе кого угодно, но не его. Сегодня же она отчетливо поняла: только он и больше никто. Никогда!

Как все изменилось за несколько коротких месяцев. Как изменилась она сама. И как он изменился.

— И все-таки ты решил пересмотреть свой список, — с улыбкой проговорила девушка.

Когда мы счастливы, мы слишком часто говорим, не думая.

— Какой список? — вопрос прозвучал рассеянно.

Он уже не вникал в слова… до какого-то момента. А потом его губы замерли на ее плече.

Гермиона в ужасе распахнула глаза, осознав, что она сказала. Словно в замедленной съемке она видела, как его изломанное отражение отклонилось, а потом шагнуло прочь.

Боясь того, что может увидеть, девушка медленно обернулась. Перед глазами все еще стояло его искаженное отражение. Лучше бы она продолжала смотреть в оконное стекло, потому что человек напротив изменился в считанные доли секунды. В серых глазах больше не было дурмана страсти, в них не было нежности, не было тепла. Потрясение — в первый момент. А потом — осознание.

— Повтори… — голос прозвучал еле слышно, но от тона этой… просьбы?.. приказа стало холодно.

Гермиона нервно натянула сползшее платье на плечо, дрожащей рукой провела по волосам.

— Драко, я могу все объяснить.

— У Дамблдора старческий маразм? Он забыл о своем обещании?

— Драко…

— А у тебя, видимо, девичья память, и ты тоже забыла мне об этом сказать.

— Драко… Пожалуйста, выслушай! Я сотни раз собиралась тебе сказать. Но я боялась твоей реакции и…

В глубине его глаз что-то мелькнуло. Гермиона приободрилась. Они же взрослые люди. Они смогут все выяснить, обсудить. Пусть она представляла себе этот разговор совсем не так. Что с того? Реальность всегда шла вразрез с ее мечтами.

— Я собиралась все объяснить. Я… много раз собиралась. — Гермиона в отчаянии вглядывалась в знакомые черты, силясь отыскать понимание, прощение. — Я хотела… ну не смотри ты так, пожалуйста!

Она сделала шаг к нему, потом остановилась и сжала кулачки. У нее не было сил как-то это объяснить. Вдруг все объяснения, выраженные глупыми словами, показались совсем ненастоящими, неправильными. Почему же он просто не видит ответ в ее глазах? Она не могла подобрать нужных слов под этим взглядом.

— Скажи что-нибудь, — глухо попросила она.

Однако он просто смотрел, не делая попыток заговорить. Он смотрел так, словно видел ее впервые. А может быть, и вправду впервые за несколько месяцев он смотрел сквозь призму здравого смысла. Гермиона не выдержала этого тягостного молчания. Она не привыкла к подобному. Гарри, Рон предпочитали наорать, что-то швырнуть. Это было понятно. А здесь…

Гермиона бросилась к нему и крепко обняла за шею. Он не обнял в ответ. Но ведь и не оттолкнул. Девушка верила, что все поправимо. Верила всем сердцем. Не может все закончиться вот так!

— Драко, я прошу тебя. Я понимаю, что ты сейчас думаешь обо мне Бог весть что, но дай мне шанс все объяснить. Я прошу.

— Не прикасайся ко мне.

— Что? — от неожиданности она замерла.

Тогда он просто сжал ее запястья и сбросил с себя ее руки. Гермиона устало прижала ладонь ко лбу, видя, что серебряный дракон уже не стесняется. Его глазки неотрывно следили за ее действиями. Казалось, он сейчас взмахнет крыльями и увеличится в размерах, чтобы разорвать ее на части. Лучше бы так и случилось, потому что стоять здесь было во сто крат хуже. Медленно умирать под безразличным взглядом. Страшно. Пусто. Холодно.

Она скользнула взглядом от медальона вдоль серебряной цепочки до бешено колотящейся жилки.

Боже! Что же теперь делать? Она понятия не имела.