Кто-то чужой меня гладит по голове; одну пятую жизни я знаю его – сто лет; мне пятьсот, я правей и правдивей всех королей и светлей, чем все женщины на земле. У меня в саду лежат яблоки на траве, мы с чужим собирали их век назад, скрипнет дверь, свет, как дождь, упадет в глаза; мне пятьсот – и я выросла, он сказал: я теперь готовлю, стираю и берегу – голову, горло и денежки на еду.

Мне пятьсот, я все жду – тебя, дорогого, жду,

побегу в пургу, по речному льду через берег и в темноту и родным тебя ласково нареку…

А потом возвращусь, потому что мне показалось, крестимся и поём;

тебя нет, дождь в окне плещется, будто бы водоем; мы вдвоем с чужим тебя ждем и пьем чай, вино, яблочное варенье, желтое, как янтарь, и сладкое, словно мед.

Он придет, он придет, он придет, придет, - обещает чужой.

Календарь

мой врет.

Мне пятьсот, я не верю в календари, от зари до зари колыбельные сад поет, спеют яблоки, нам с чужим – лишь зима до седин.

Меня можешь спасти только ты один,

Никаких середин – только ты один.

Ты совсем один.

А с рассветом вдруг становится все живей: сад, поля, а в полях васильки и рожь.

Кто-то чужой меня гладит по голове и обещает, что ты придешь.