Здесь такая тоска, о которой молчать и ночами, от которой греть руки малиновыми чаями выливая в ладошки, как в блюдца, красную жижу..

Я не вижу его. Я так долго его не вижу…

Здесь такую любовь не рождают - себе дороже; тянут мокрые крылья мои птицы по синей коже, поскользнувшись, слетают, ударяясь о дно печали, продолжая молчать, как другие до них молчали…
Мне бы сделать его образа и на них молиться..
Я ценю журавлей, но хоть раз бы попалась синица!
Эта осень - лишь травля холодом и тишиной, это сбитый маршрут не найтись за его спиной…

Здесь такая тоска, от которой пьют всё, не глядя. Заливают в себя литр за литром отборного яда, вычищая из душ то, что вечным считалось в народе.
Я же пью свою грусть и копаюсь в ней, как в огороде.
Ноябри мне вживляют отраву под самое сердце. Я вертелась бы, но - от нее мне не отвертеться. От нее мне лакать небеса из коричневой лужи; от нее мой мирок выужен и заужен. От нее у меня в голове разболелся мальчик, и зашкалило, и..подорвалось несколько датчиков.
Потому я молчу. Мои птицы и дальше бьются, разбиваются, падая. Мокрой печалью льются. Отрывают по перышку с каждым ударом в глотку…

Здесь такая тоска, от которой я, идиотка, распадаюсь по нотам в каком-нибудь ля-миноре; и теку,
и теку, и впадаю по капле в море… (с)