Winnie Thepooh

Когда всю неделю в душе плохое предчувствие ты ненароком ожидаешь стихийного бедствия. По сто раз проверяешь: выключила ли колонку/утюг/газ; заперла ли дверь; не переливается ли ванна через край. И когда самой большой катастрофой кажется разряженный плеер ты встречаешь его. Это моментально разрывает тебя в клочья.

Сколько их сидит у тебя в подрёберье, бриллиантов, вынутых из руды, сколько лет ты пишешь о них подробные, нескончаемые труды, да, о каждом песенку, декларацию, книгу, мраморную скрижаль – пока свет очей не пришлет дурацкую смску «Мне очень жаль». Пока в ночь не выйдешь, зубами клацая, ни одной машины в такой глуши. Там уже их целая резервация, этих мальчиков без души.

Детка-детка, ты состоишь из лампочек, просто лампочек в сотню ватт. Ты обычный маленький робот-плакальщик, и никто здесь не виноват. Символы латинские, буквы русские, глазки светятся лучево, а о личном счастье в твоей инструкции не написано ничего.

Счастье, детка – это другие тетеньки, волчья хватка, стальная нить. Сиди тихо, кушай антибиотики и пожалуйста, хватит ныть. Черт тебя несет к дуракам напыщенным, этот был циничен, тот вечно пьян, только ты пропорота каждым прищуром, словно мученик Себастьян. Поправляйся, детка, иди с любыми мсти, божьи шуточки матеря; из твоей отчаянной нелюбимости можно строить концлагеря.

Можно делать бомбы – и будет лужица вместо нескольких городов. Эти люди просто умрут от ужаса, не останется и следов. Вот такого ужаса, из Малхолланда, Сайлент Хилла, дурного сна – да, я знаю, детка, тебе так холодно, не твоя в этот раз весна. Ты боишься, что так и сдохнешь, сирая, в этот вторник, другой четверг – всех своих любимых экранизируя на изнанке прикрытых век.

Так и будет. Девочки купят платьишек, твоих милых сведут с ума. Уже Пасха, маленький робот-плакальщик. Просто ядерная зима.

Да, я верю, что ты ее должен драть, а еще ее должен греть и хранить от бед.
И не должен особо врать, чтоб она и впредь сочиняла тебе обед.
И не должен ходить сюда, открывать тетрадь и сидеть смотреть, как хрустит у меня хребет.

Да, я вижу, что ей написано на роду, что стройна она как лоза, что и омут в ней, и приют.
Ни дурного словца, ни в трезвости, ни в бреду, я ведь даже за, я не идиот, на таких клюют.
Так какого ты черта в первом сидишь ряду, наблюдаешь во все глаза, как во мне тут демоны вопиют.

Да, я чувствую, ее гладить - идти по льну, у нее золотой живот, тебе надо знать, что она таит.
И тебе уютно в ее плену, тебе нужен кров и громоотвод, она интуит.
Если хочется слышать, как я вас тут кляну, то пожалуй вот: на чем свет стоит.

Да, я знаю, что ты там счастлив, а я тут пью, что ты победил, я усталый псих.
Передай привет паре мелочей, например, тряпью, или no big deal, лучше выбрось их.
Ай спасибо Тому, Кто смыть мою колею тебя отрядил, всю ее расквасить от сих до сих.

Это честно - пусть Он мне бьет по губам указкой, тупой железкой, она стрекочет тебе стрекозкой.
Подсекает тебя то лаской, блестящей леской, а то сугубой такой серьезкой,
Тончайшей вязкой, своей рукой.
Ты молись, чтобы ей не ведать вот этой адской, пустынной, резкой, аж стариковской,
Аж королевской - смертельной ненависти такой.

Дорогой мой, славный, такой-сякой.
Береги там ее покой.

её отношения с миром - стерильны;
самое время гнаться за звонкой славой.
она притворяется очень сильной,
поскольку нет сил оставаться слабой.

Жаль, такая милая, а туда же, где таких берут, их же нет в продаже; по большому счету, не люди даже, а научные образцы. Может только петь об Армагеддоне, о своем прекрасном царе Гвидоне, эти маленькие ладони, выступающие резцы.

Может только петь, отбывать повинность, так, как будто кто-то все ребра вынес, горлово и медленно, как тувинец, или горец, или казах.

У того, кто слушает больше суток, потихоньку сходит на нет рассудок, и глаза в полопавшихся сосудах, и края рукавов в слезах.

Моя скоба, сдоба, моя зазноба, мальчик, продирающий до озноба, я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву. Я тут корчусь в запахе тьмы и прели, мой любимый мальчик рожден в апреле, он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву.

Этот дробный смех, этот прищур блядский, он всегда затискан, всегда обласкан, так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как шальная женушка Менелая, я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят на лбу.

Низкий пояс джинсов, рубашки вырез, он мальчишка, он до конца не вырос, он внезапный, мощный, смертельный вирус, лихорадящая пыльца; он целует влажно, смеется южно, я шучу так плоско и так натужно, мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме этого наглеца.

Как же тут не вешаться от тоски, ну, он же ведь не чувствует, как я стыну, как ищу у бара родную спину, он же здесь, у меня чутье; прикоснись к нему, и немеет кожа; но Господь, несбычи мои итожа, поджимает губы – и этот тоже. Тоже, девочка, не твое.

и хочется выкрикнуть. забывай его. девочка, миленькая, хорошая, забывай.
кусай губы до крови, бейся в истерике и на холодный кафель. пей успокоительные пачками и ври, ври, ври, ври всем, что не нужен.
номер смени, из контакта удали, в аське в игнор поставь. девочка, родная, не смотри его фотографии.
маме не показывай и с вопросами не лезь "понравился?". конечно понравился, глупая. ведь он такой… он самый-самый. он для тебя какБог. вся жизнь в нём, дышишь им.
банальные фразы, но все мы банальны, когда….когда в жизни появляется тот, который дорог. больше всего на свете.
счастье оно ведь по сути у всех одно. просто лица разные, имена и телефоны.
и глупая, ведь никогда из контакта не удалишь. и на смс даже в 4 утра отвечаешь ему.
и виски/водка/коньяк, ведь всё из-за него, глупая. и сигареты на балконе, на ветру.
и слёзы по щеке предательские.
и идёшь в какую-нибудь аптеку днём и надеешься, дурочка, что где-нибудь за углом встретишь.

по магазинам ходишь с подружками, а сама его ищешь взглядом.

и мелодия на него стоит отдельная…не потому что он звонит часто и тебе так удобнее, а чтобы не так больно.
чтобы каждый раз не соскакивать с дивана и не бежать в другую комнату спотыкаясь.
забывай его, девочка, милая. мы же все такие красивые, умные, взрослые.
и сидишь вот так в 3 ночи, в пижаме и понимаешь, что нихуя не забудешь. и тут смс от него "красота моя, не спишь? "
и ты ведь бежишь и отвечаешь. мол нет, не сплю. хотя глаза уже закрываются и вставать завтра в 8.
а тебе так похуй и ты счастлива неимоверно.
и пытаешься там что-то вбить себе в голову, что другие будут и лучше намного и он не единственный такой.
а сердце всё равно не обманешь. видишь его и понимаешь:
да какая разница кто будет, он есть сейчас. такое моё счастье.
вот он стоит перед тобой, рукой машет и в глаза смотрит
вот он, такой высокий, куртку держит в левой руке, а правой в телефоне что-то печатает.
смотришь и понимаешь, что ждёшь его. всегда. и поздно никогда не будет.
и сына ты назовёшь его именем.
и понимаешь, как банальна до жути, что тошнит аж.

— как бы мне так культурно послать чувака?..
- "Отъебитесь, сударь!"

Единственное, что надо делать с женщинами, — это любить их, ну да, любить… Никаких «но», никаких «иногда». Если они начинают жаловаться, дай им больше любви. Если они все еще жалуются, дай им еще больше любви.
И.Уэлш. Порно

растворить бы димедрол в пиве
и послушно подождать, что будет.
понимаешь, тут такое мыло -
я с ним сплю, но он меня не любит.
что-то цвет лица стал хуже. это кофе.
надо меньше запивать им сигареты.
а хотя, на самом деле, пофиг.
в принципе на всё. и в частности на это.
надо выспаться, накраситься по новой,
бегать по утрам и пить кефир на ужин.
а по правде говоря, мне как-то стремно -
я с ним сплю, и он мне даже нужен.
тоник заменяя минералкой,
жду, когда прозрение наступит.
честно, мне так охрененно жалко -
я люблю его. а он меня не любит.

(с)

У меня возникает порой чувство, что блоги похожи на маленькие окошки, через которые можно увидеть отрывки человеческой жизни. Столько разных чувств и эмоций… Даже мечты зашкаливают.

а вот представь,
кто-то каждую ночь видит твои кудри, летящие на ветру,
переходит на зелёный и чувствует твой запах парфюма…
жуёт такую же жвачку,
читает те же афиши в городе,
сидит на том же месте в кинотеатре, где и ты, только позже…

а ты сидишь себе дома вечером с этой дырой сквозной, чёрной,
и вроде дыра, а ничего не проглядишь…

а он не спит, придумывает, где будет искать тебя завтра. ©

Девочка научилась расправить плечи, если взять за руку - не ускоряет шаг.
Девочка улыбается всем при встрече и радостно пьёт текилу на брудершафт.
Девочка миловидна, как октябрята - белая блузка в тон, талисман в кулак.
У неё в глазах некормленные тигрята рвут твой бренный торс на британский флаг.
То есть сердце погрызть - остальное так,
Для дворников и собак.

А у девочки и коврик пропылесосен (или пропылесошен?), плита бела.
Она вообще всё списывала на осень, но осень кончилась, а девочка не ожила.
Девочка выпивает с тобой с три литра, смеётся, ставит смайлик в конце строки,
Она бы тебя давно уже пристрелила, но ей всё время как-то всё не с руки,
То сумерки, то попутчики - дураки,
То пули слишком мелки.

У девочки рыжие волосы, зелёная куртка, синее небо, кудрявые облака.
Девочка, кстати, полгода уже не курит, пробежка, чашка свежего молока.
Девочка обнимает тебя, будто анаконда, спрашивает, как назвали, как родила.
Она тебя, в общем, забыла почти рекордно - два дня себе поревела и все дела.
Потом, конечно, неделю всё письма жгла.
И месяц где-то спать ещё не могла.

Девочка уже обнимает других во снах о любви, не льнёт к твоему плечу.
Девочка уже умеет сказать не "на хрен", а спасибо большое, я, кажется, не хочу.
Девочка - была нигдевочкой, стала женщиной-вывеской "не влезай - убьёт".
Глядишь на неё, а где-то внутри скрежещется: растил котёнка, а выросло ё-моё.
Точнее, слава богу уже не твоё.
Остальное - дело её.

(с)

герда молчит, не воет, не бьется в истерике не смолкая
герда приходит в бар и за стойкой высматривает спину кая
ничего не требуя
не умоляя
не прикасаясь к нему. совершенно не паникуя.
абсолютная аллилуя.

Герда выглядит на семнадцать - это успех, в ее усталые двадцать три.
при ее-то образе жизни, при регулярном уровне алкоголя в ее крови,
при количестве никотина внутри,
транквилизаторы,
операции,
гепарин.
снова бары, тотализаторы
и пари.

Каю, кажется, двадцать пять, и он выглядит на удивление хорошо.
он говорит - криогенная медицина. хотя скорей всего - лоботомия.
электрошок.
одевается не по погоде: кеды, фиолетовый шарф и капюшон.
Герда видит Кая - и он ей чуть-чуть смешон,
этот шарф вязала ему она.
шарфик связан - и она ему не нужна.

заходя в свой любимый бар Герда видит Кая, но держится молодцом -
заказывает чай с лимоном, мятой и чабрецом.
выпивает, и по привычке пытается до бармена дотянуться,
чтобы виски со льдом,
в олдфэшн'е с толстым дном
ноги ватные и не слушаются
пальцы не гнутся,

они делают вид, что друг друга не знают. Или не замечают.
у нее зрачки от ненависти дичают -
она представляет, как он в эту снежную бабу ночами кончает.
еще один виски
еще один виски

и
чаю.

(c.) Sasha Braun

Он далеко, за сотни, за тысячи километров отсюда. А я ненавижу каждого, кто может ему позвонить и спросить "Как дела?"…

Я буду скучать, я буду скучать, я буду скучать. Очень…Хотелось бы даже соврать, что неважно, но…Такие странные люди. Они все врут и врут себе. Хотят казаться сильными. А всего- то так мало надо для счастья. Да, всего лишь обоюдная зависимость…