Читай мои мысли,смотри мою душу

Это как нужно любить, чтобы простить измену.
Это как нужно не любить, чтобы изменить.

не уходи, останься еще на чуть-чуть,
посиди рядом, давай попьем чаю.
я хочу продолжить с тобой свой путь,
просто знай, я всегда по тебе скучаю.

Когда ты с работы вернешься домой,
Тебе улыбнусь и скажу тихо-тихо:
«Я счастлива очень, что рядом со мной
Находится лучший на свете мужчина!»
И радость в твоих засияет глазах
И ты меня нежно обнимешь за плечи
И скажешь: «Я счастлив, что дома меня
Ждет самая лучшая в мире из женщин!»

не обнять, не притронуться
лишь позвонить, написать

умом тронуться

Мы живем в мире, в котором
потеря телефона гораздо
драматичней потери
девственности.

мы с тобой разлетелись
на шесть тысяч миль друг от друга,
у тебя там-лето,
а у меня все время мороз и вьюга.

я тебя не отдам никому" -
величайшая в мире ложь
всё в итоге придёт к одному:
и отдашь, и предашь и уйдешь
получается - всё обман,
только слов, увы, не заберёшь
" я тебя никому не отдам"-
величайшая в мире ложь

Ди́та фон Тиз, настоящее имя Хизер Рене Суит — американская исполнительница шоу в стиле бурлеска, фотомодель и актриса.

усталость настойчиво просит уйти.
и, вот, преуспев с интонацией,
звенящим бокалом из уст: "прости,
я просто хочу расстаться".

не знаю, что резало больше слух -
достаточно было взгляда,
который уверенно вторил вслух:

" мне. больше. тебя. не надо"

А твоего солнца
хватит на десять Африк.
А твоего холода —
на несколько Антарктик.

влюбляются не в лица, не в фигуры,
и дело, как ни странно, не в ногах.
влюбляются в тончайшие натуры
и трещинки на розовых губах.

влюбляются в шероховатость кожи,
в изгибы плеч и лёгкий холод рук,
в глаза, что на другие не похожи
и в пулемётно-быстрый сердца стук.

влюбляются во взмах ресниц недлинных
и родинки на худеньких плечах,
в созвездие веснушек чьих-то дивных
и ямочки на бархатных щеках.

влюбляются не в лица, не в фигуры -
они всего лишь маски, миражи.
влюбляются надолго лишь в натуры,
влюбляются в мелодии души.

Когда на лице твоем холод и скука,
Когда ты живешь в раздраженье и споре,
Ты даже не знаешь, какая ты мука,
И даже не знаешь, какое ты горе.

Когда ж ты добрее, чем синь в поднебесье,
А в сердце и свет, и любовь, и участье,
Ты даже не знаешь, какая ты песня,
И даже не знаешь, какое ты счастье!

Ей было двенадцать, тринадцать — ему.
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли: почему
Такая у них вражда!
Он звал ее Бомбою и весной
Обстреливал снегом талым.
Она в ответ его Сатаной,
Скелетом и Зубоскалом.
Когда он стекло мячом разбивал,
Она его уличала.
А он ей на косы жуков сажал,
Совал ей лягушек и хохотал,
Когда она верещала.
Ей было пятнадцать, шестнадцать — ему,
Но он не менялся никак.
И все уже знали давно, почему
Он ей не сосед, а враг.
Он Бомбой ее по-прежнему звал,
Вгонял насмешками в дрожь.
И только снегом уже не швырял
И диких не корчил рож.
Выйдет порой из подъезда она,
Привычно глянет на крышу,
Где свист, где турманов кружит волна,
И даже сморщится:- У, Сатана!
Как я тебя ненавижу!
А если праздник приходит в дом,
Она нет-нет и шепнет за столом:
— Ах, как это славно, право, что он К нам в гости не приглашен!
И мама, ставя на стол пироги,
Скажет дочке своей:
— Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,
Зачем нам твои враги!
Ей девятнадцать. Двадцать — ему.
Они студенты уже.
Но тот же холод на их этаже,
Недругам мир ни к чему.
Теперь он Бомбой ее не звал,
Не корчил, как в детстве, рожи,
А тетей Химией величал,
И тетей Колбою тоже.
Она же, гневом своим полна,
Привычкам не изменяла:
И так же сердилась:- У, Сатана! -
И так же его презирала.
Был вечер, и пахло в садах весной.
Дрожала звезда, мигая…
Шел паренек с девчонкой одной,
Домой ее провожая.
Он не был с ней даже знаком почти,
Просто шумел карнавал,
Просто было им по пути,
Девчонка боялась домой идти,
И он ее провожал.
Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома:- Стой, Сатана!
Стой, тебе говорят!
Все ясно, все ясно! Так вот ты какой?
Значит, встречаешься с ней!
С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!
Даже не спрашивай почему! -
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
— Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!