Это просто Вьюи блог

А между тем великая, блуждающая природа прокралась в их город, проникла повсюду — в их дома, в их конторы, в них самих. Она не шевелится, она затаилась, они полны ею, они вдыхают ее, но не замечают, им кажется, что она где-то вовне, за двадцать лье от города. А я, я вижу ее, эту природу, вижу… Я знаю, что ее покорность — не покорность, а лень, знаю, что законы для нее не писаны: то, что они принимают за ее постоянство… Это всего лишь привычки, и завтра она может их переменить.

Не существует ни понедельников, ни воскресений — просто дни, которые толкутся в беспорядке, а потом вдруг вспышки, вроде нынешней.

Речи безумца абсурдны по отношению к обстановке, в какой он находится, но не по отношению к его бреду.

В детстве моя тетка Бижуа говорила мне: «Будешь слишком долго глядеться в зеркало, увидишь в нем обезьяну». Но должно быть, я гляделся еще дольше — то, что я вижу в зеркале, куда ниже обезьяны, это нечто на грани растительного мира, на уровне полипов.

Умер в 1902 году, оплаканный своими подчиненными и людьми с хорошим вкусом.

Мне так нравилось вчерашнее небо – стиснутое, чёрное от дождя, которое прижималось к стеклам, словно смешное трогательное лицо.

— Каково это - иметь психа, вместо сына?
- Замечательно.

/Semantic – глубокие шрамы в памяти, но в них уже нет крови./

Дело в том, что я почему то умираю. Они все допрашивают меня, что со мной и почему я молчу и отчего я умираю, - и эти вопросы сейчас самое трудное для меня и тяжёлое; я знаю, что они спрашивают от любви и хотят помочь мне, но я этих вопросов боюсь ужасно. Разве всегда знают люди, отчего они умирают? Мне нечего ответить, а они все спрашивают и мучают меня ужасно.

Мне нехорошо. Сейчас я не оттолкнул бы и друга, вероятно, это хорошая вещь, друзья.

"Любите друг друга", - сказано в высшем законе, но что за смысл вложен в эти слова? На каком рациональном основании покоится этот стих любви? Почему я не должен ненавидеть врагов моих; ведь если я "возлюблю" их, не отдаст ли это меня в их власть?

На дорогах, в зимние ночи, без жилья, без хлеба и теплой одежды, я слышал голос, проникавший в мое замерзшее сердце: «Сила или слабость? Для тебя — это сила! Ты не знаешь, куда ты идешь, ни почему ты идешь. Повсюду броди, всему отвечай. Тебя не убьют, потому что труп убить невозможно». Утром у меня был такой отрешенный взгляд и такое, мертвенное лицо, что те, кого я встречал, возможно, меня не могли увидеть.»

Я думаю, что оказался в аду, значит, я в самом деле в аду. Все получилось по катехизису. Я раб своего крещения. Родители, вы уготовили мне несчастье и себе его уготовили тоже. О невинный бедняк! Ад не грозит язычникам.

Я заносил в тетрадь тишину, ночь; я отмечал невыразимое. Я ловил головокружение.

Мне повезло: я больше почти не страдаю. Моя жизнь была только сладким безумьем, и это печально.

Мне следовало бы иметь свой ад для гнева, свой ад — для гордости и ад — для ласки; целый набор преисподних.