питер пэн все простил и разрешил не взрослеть

как надо, думаю я сегодня вечером, сильно не любить людей, чтобы втягивать их в такие сложные, выматывающие, а главное - тотально бессмысленные танцы, как отношения, -в смысле, отношения- все вот эти логи асечные с милю длиной, все вот эти коктейли терпковатые из ревности, желание бешеного, нежности материнской, умиленной, и сознания полной своей обреченности.все это затейливое иглоукалывание-вот тщеславие, вот комплекс вины, вот амбиции, все вот эти разборки ночные, обиды, глотаемые регулярно, строго по часам, как противозачаточные таблетки. как же надо, ребята, устать от себя и хотеть от себя избавиться, сбыть себя кому- нибудь?..

мой возраст не так велик, а я уже набита разочарованиями сполна.

как тетки в 50 лет заводят 87 по счету роман?.какие помещения арендуют, чтоб не таскать в себе эти тонны расставаний?..

я обыкновенна с каждой из сторон и заурядна, как трава у дома, моногамна, мне непостижим азарт.плодить мертворожденные иллюзии, раз за разом, не снижая темпа, просто ради процесса.

я не в смысле "уйдем же в скиты", я в смысле, ну банального ответа за тех кого приручили.как-то швыряться, что ли, тяжелыми, сакральными, убойной силы словами и жестами просто ради создания видимости, что и ты ради кого-то живешь, что и ты на что-то значительное способен(на).

не говорить "я же твой(твоя) ", когда еще кто-то как минимум имеет на тебя вполне себе имущественные права.

не употреблять " я же люблю тебя" как легальный эвфеизм " с тобой очень удобно, мне нравится тобой пользоваться".

не множить скорбь.

один(на) увернется, а вдругом(ой) от этих слов сквозные дыры будут с пушечное ядро еще много лет. а ты вроде как пытался(ась) только приободрить.отношения как анамнез, возвращенья - как рецедив.

пшшш.шшш

да нет, у меня все хорошо на самом деле.

просто немного тревожно.

я не умею разлюбить.могу полюбить только кого-то еще.все несбывшиеся, канувшие, бросившие планомерно копятся у меня не в сердце даже, а где-то в костных тканях, скелет формируют.составляют что-то наподобие годовых колец.ни на кого из них я не могу долго злиться.большое изумление испытываешь каждый раз, когда встречаешь кого-нибудь из сильно любимых и понимаешь, что чиркни искорка сейчас и все завертелось бы снова, что бы там ни было, какая бы выжженная земля ни оставалась по человеку, спустя время понимаешь, что нечто изначально в нем, зацепившее, никуда не делось и уже не денеться.и от тебя никак не зависит, вообще.странно, но я помню все свои любовные похождения, до самых мелких деталей. а время, когда я ни в кого не влюблена-пустое, полое, не индексируемое.про него потом помнишь мало и смутно.при влюбленности контрастность меняеться, звук чище, пронзительнее, жизнь становиться не моно, а стерео.

сегодня:

я: маам! он там на кухне жрет мои сладости, мои!

мама: пойду поинтересуюсь, не слиплась ли унего жопа.

я: желательно насмерть!

мама: да, какая нелепая, трагическая смерть :)

вот так у нас в семье.

аннушка.на сегодня все, цирк окончен :D

ура. тема заработала!)

Ночь.

Если ты кому-нибудь преподносишь подарок в виде себя, то знай, что этот подарок вскоре выбросят на помойку. Перед моими глазами стоит картина, в которой отображаются невнятные силуэты тонн мусора, гниющие под черным океаном неба, сотни тысяч подаренных жизней на тысячах свалках по всей Земле, которые, прогорев, тихо тлеют, а потом, замерзнув, разлагаются тысячелетиями.

Я курю дешевую сигарету, сидя под крышей, на ступеньках какого-то крупного офиса в центре города. В метре от меня капли дождя неистово колотят асфальт, в сыром отражении которого отливаются линии уличных фонарей, ускользающие в непроницаемую стену дождя. Желтый свет пойман в прямоугольник окон в доме напротив. Дорогие стеклопакеты без единой царапины, без единого скола, не пропускающие ни шума, ни холода в уютную квартиру, спрятавшуюся за плотной пеленой штор.

Никто не виноват, что ты – результат социального заказа. Нити привязанности должны быть порваны, свобода – единственные краски жизни. То чувство, которое сложно найти, а, найдя его, – сложно потерять.

Вдыхая никотин, я знаю, что рядом со мной ночь, разорванная дождем и проткнутая желтым светом окон, яркими вывесками рекламы на щитах и бесчисленными вышками фонарей. Я вытягиваю руки вперед, пытаясь поймать несколько капель дождя, пытаясь заставить дождь разорвать и меня самого, что бы слиться с ночью навеки, остаться в её утонченных бдениях. Бродить тишиной по черным крышам домов, сумерками вползать в жилые квартиры и ждать момента, когда зажженный, уставшими людьми, свет прогонит меня из меленькой высоко комфортабельной комнаты, напичканной мощными стерео системами, плоскими экранами домашних кинотеатров, красивой кожаной мебелью. Обратиться шепотом ночи, что бы обволакивать жителей города шелком тоски и уносить их избитые души в бархатные облака, пропитанные светлыми лучами солнца. В моих ладонях искрятся капли дождя, играючи переливаются прозрачной жидкостью и, просачиваясь сквозь пальцы и щель сомкнутых ладоней, стекают по рукам узким ручейком, теряясь где-то в области локтей… Где-то, за дождевыми тучами, впитавшими в себя огни города, прячется черное небо украшенное белыми дырами холодных звезд, где-то, за линией горизонта, прыгает горбатая клякса солнца, где-то жизнь одолевает смерть, а где-то – наоборот.

Мне некуда спешить, меня давно никто не ждет. Нет ни одного человека, потери которого бы я боялся, нет людей, о которых я забочусь, обожествляю, ненавижу. В моем сердце нет ни одного запечатленного лица, ни одного имени, ни одного телефона - ничего. Передо мной открываются тысячи дорог, уводящие взор в неведомые дали, на моей шее – петля одиночества – разорванный воротник дорогой стильной рубашки от делового костюма, в моих ладонях прыгает светлая свобода, которая останется со мной до конца времени. Мой дом – это улица, мой дом – это город, мир, вся вселенная. Я вряд ли смогу ещё что-то потерять, разбить, сломать, - просто уже ничего не осталось. Ничего не осталось.

Дождь вылизывает город, а я курю, сидя на холодных плитках кафеля. В моих глазах, играя, развиваются траурные ленты - шелковые ниточки света. Так получилось, что я живу в сказке, так получилось, что жизнь улыбается мне теплой улыбкой, и я, вместе с ней, поднимаю початый стакан времени, отпиваю несколько глотков за свет красоты и тишину одиночества. На глазах наворачиваются слезы, они стекают по лицу подобно ниточки воды дождя, сползающей вниз по руке и теряющейся у локтя.

Подобно каплям, скользящим по стеклам автобуса, который увозил меня куда-то, в неясное будущее, тысячи лет назад, потерянных в моей памяти.

Слезы? Да нет, это же все от радости.

Смерть? Да нет, это же просто выходные.

Я вспоминаю, алые лепестки прячущегося за горизонтом солнца, возносящегося в светлеющее небо, мазки ярких красок рассвета размазанные по краю неба. Чистый горизонт, или горизонт, избитый десятками облаков, которые, не спеша, катятся по небосклону в свете солнца, кувыркаются в небесной синеве на ветру, меняя тысячи мягких изгибов на рваные края прохудившейся ткани. Или они – огромные корабли, величественно тонущие Или они – огромные корабли, величественно тонущие в пучине ночи - лишь белесые пятна, дрейфующие в бездне вселенной, под спущенными парусами безветрия. Нежные поцелуи свежего ветра и резкие пощечины капель ледяного дождя.

Дождь мгновенно прекращается, я поднимаюсь и просто иду куда-то по дороге. Черное полотно ночи рассеивается, чувствуя, как за горизонтом теплится рассвет. Зажженный на горизонте свет прогоняет мглу с лиц бетонных конструкций, пронизывает собой каждый атом пространства, выгоняет ночь из жизни. Асфальт сверкает остатками чистого дождя. Меня окружают бесконечные стены офисов, нескончаемые окна жилых домов, загорающиеся в зареве искусственного света, оживающих на моих глазах, ламп. Я ступаю по холодным лужам, по пленке сырости, размазанной по асфальту, по обе стороны от меня высотные небоскребы протыкают серое небо. Меня окружают бесконечные прямоугольники домов, кирпичей, автобусных остановок и остановок сердца. Дорог, весело раскрашенных разделительными полосами.

Я счастлив, а слезы? Слезы – такая ерунда.

Жизнь купается в слезах нежности, а люди? Люди - такие дураки.

У меня нет ни дома, ни денег. Мне некого любить и некому любить меня. Я даже не помню когда у меня день рождение, наверное, его попросту нет. Номера телефонов, стильные каталоги весенних коллекций одежды, модные аксессуары поведения, взлеты и падения цен на нефть - так посредственно. Я отказался от всего. У меня нет ни родных, ни близких, - никого. Нет тех, кто нужен мне, нет тех, кому нужен я. Я пожал руку судьбе и сел на первый попавшийся автобус, купив билет на все деньги, которые были в кармане моего поношенного пальто. Помню, как мимо меня проносились столбы, отсчитывающие расстояние. «До» или «От» уже не имеет никакого значения, ведь исчисления ведутся только при наличии точек отсчет, которые я давно утратил. Мимо меня, в стекле автобуса, проносились огромные поля, засеянные яркими цветами, залитыми красными лучами поднимающегося на рассвете солнца. Помню, что по стеклу автобуса ручьями стекали струйки воды, брошенные с неба, от горизонта до горизонта перевязанного дождевыми облаками, подобно слезам, катившимся по кожи на моем лице. Я уехал от своего забытого прошлого, я все потерял, оставил где-то и забыл, стер из своей памяти. Разбил, разломал, выкинул. Стер.

Сколько прошло времени с того момента? Не знаю, правда, не знаю. Год, три, десять, десятки лет. Я будто уже умер, хожу тенью по городам, которую все упускают из вида, специально отводя взгляд в сторону. А я спокойно хожу по узким улочкам, забросив взгляд в бездонное небо, в бездонное царство грез, насыщаясь нескончаемой палитрой красок моего воображения.

А сейчас я иду по пустой улице, по которой разлиты остатки чистого дождя, по которой скользят первые лучи свежего солнца, только выглянувшего из-за горизонта, утыканного бетонными строениями. Так и иду, из ниоткуда в никуда, вечность напролет…

Помню только, что, вроде бы, когда-то кого-то любил…

p.s: этот рассказ не мой, а рассказ одного друга, с которым я давно потеряла общение, но рассказ сохранился.

читайте.он изумительно пишет.

судя по моим постам, вы вероятно подумаете, что я не равнодушна к суперам.хотя это не так.просто сериал нравится.эти парни- мои эмоции.

и да, я мало пишу.

мне проще показать свое настроение в изображениях.

Просто мне было семнадцать, и ты был самой большой тайной и самой большой моей гордостью. Я была подросток-подростком, весь "30stm" наизусть, пересдачи, тяжелые ботинки, сумасшедшие амбиции, нездоровое пристрастие к року определенного толка - но у меня был ключ от волшебного сада, можно было лечь с трубкой в руке и слушать, как ты до четырех утра рассказываешь про Бежара, про Армению, про фламенко, про оптику - да хоть едешь молча, и слышно, что играет по радио в твоей машине.

Только здесь, понимаешь, существуют эти пленительные частности: у книг разные обложки, у людей бесконечно несхожие разрезы глаз, снег - не то, что дождь, в Дели и в Москве одеваются неодинаково, крыса меньше собаки, шумеры вымерли раньше инков - только тут все это имеет значение, и кажется, будто - огромное; а там все равны, и всё одно, и всё - одно целое. Вечность - это не "так долго, что нельзя представить", это всегда одно и то же сейчас, не имеющее протяженности, привязки к точке пространства, невысчитываемое, невербализуемое; вы не найдете там друг друга специально для того, чтобы закончить разговор, начатый при жизни; потому что жизнь будет вся - как дневник за девятый класс: предметы, родительские подписи, домашние задания, рисуночки на полях, четвертные оценки - довольно мило, но вовсе не так смертельно важно, как казалось в девятом классе. Тебе в голову не придет пересдавать ту одну двойку по литературе в конце третьей четверти - нахамила учительнице, словила пару, вышла из класса посреди урока, хлопнув дверью. Забавно, что дневник сохранился, но если бы и нет, ты бы мало что потеряла - во-первых, у тебя десять таких дневников, во-вторых, этот далеко не самый интересный, вот в дневнике за второй были куда смешнее замечания; может статься, ты из всей жизни, как из одной недельной поездки куда-нибудь в Петрозаводск, будешь вспоминать только вид на заснеженную Онегу, где сверху сливочно-белое, снизу - сахарно-белое, а между белым и белым - горизонт, и как девушка смеется в кафе за соседним столиком, красавица, волосы падают на плечи и спину, как слои тяжелой воды в грозу - на лобовое стекло; может, ты из всех земных языков запомнишь только две фразы из скайп-переговора, из всех звуков - чиханье маленького брата; и всё. Остальное действительно было низачем. Славно скаталась, но рада, что вернулась и обратно еще долго не захочется - в скафандре тесно, он сильно ограничивает возможности перемещения, приходит с годами в негодность, доставляет массу хлопот - совершенно неясно, что они все так рыдали над твоим скафандром и целовали в шлем; как будто он когда-то что-то действительно определял в том, кем ты являешься и для чего пришла; по нему ничего непонятно, кроме, может быть, твоей причастности к какому-нибудь тамошнему клану и, может быть, рода деятельности - домохозяйка там, повариха, философ; тело - это просто упаковка из-под тебя, так ли важно, стекло, картон или пластик; можно ли по нику и внешнему виду какого-нибудь андеда в Варкрафте догадаться, что из себя представляет полноватая домохозяйка из Брюсселя, которая рубится за него? Да чёрта с два.

Мы нет, не увидимся; не потому, что не захотим или не сможем, а потому же, почему мы не купили себе грузовик киндер-сюрпризов, когда выросли, хотя в детстве себе клятвенно обещали: это глупо, этого не нужно больше, другой уровень воприятия, сознания, понимания целесообразности. Прошлого не будет больше, и будущего не будет, они устареют, выйдут из обращения, как ветхие купюры, на которые давно ничего не купишь; потому что измерений станет больше, и оптика понадобится другая, и весь аппарат восприятия человека покажется старыми "Жигулями" по сравнению с суперсовременным аэробусом. И все вот эти любови и смерти, разлуки и прощания, стихи и фильмы, обиды и измены - это все будет большой железной коробкой из-под печенья, в которой лежит стопка вкладышей из жевательной резинки Love Is, которые ты в детстве собирала с таким фанатическим упорством, так страшно рыдала, когда какой-нибудь рвался или выкрадывался подлым ребенком маминых друзей; и ты после смерти не испытаешь ничего по отношению к этому, кроме умиления и печали: знать бы тебе тогда, какие это мелочи все, не было бы ни единого повода так переживать. Там все будет едино, и не будет никакой разницы, кто мама, кто я, кто мёртвый Котя, кто однокурсница, разбившаяся на машине восемь лет назад; личности не будет, и личной памяти не станет, и ее совсем не будет жаль: все повторяется, все похоже, нет ничего такого уж сверхуникального в твоём опыте, за что можно было бы так трястись: эй, все любили, все страдали, все хоронили, все корчились от отчаяния; просто тебе повезло, и ты могла передать это так, что многие себя узнавали; ты крошечное прозрачное стрекозье крылышко, обрезок Божьего ногтя, пылинка в луче, волосок поверх кадра, таких тебя триллионы, и все это - Бог; поэтому мы не увидимся, нет. Мы - как бы это? - срастёмся. Мы станем большим поездом света, который соберёт всех и поедет на сумасшедшей скорости, прокладывая себе путь сквозь тьму и отчаяние; почему ты бываешь так упоительно счастлива, когда кругом друзья, и музыка, и все рядом, и все такие красивые, и все смеются? Почему это будто Кто-то вас в этот момент фотографирует, снимает кадр, совершенно отдельный от течения жизни, восхитительный, пиковый, вневременной? Вот такое примерно чувство, только ты не можешь сказать, кто ты точно на этой фотографии. Это не очень важно, на самом деле. Просто - кто-то из них. Кто-то из нас. Кто-то.

Три вечера подряд обсуждали с братом, как поменяемся телами на неделю, чтобы окончательно сломать друг другу жизнь.

отрывки из разговора:

Я: А тебе придется преодолеть ужас и однажды все-таки натянуть на себя короткое платье с зелеными колготками. И влезть в ботфорты. Как надевается лифчик - придется целую схему рисовать.

Андрей: тсс. А ты, Ксю, узнаешь, что такое быть отцом.

Я: А ты, я надеюсь, не узнаешь, что такое быть матерью, братан. По крайней мере, не в эту неделю, я тебя прошу. И да, это отдельным пунктом: если ты проснулся такого-то числа, и все вокруг враги и предатели, сумерки сгущаются, а ты при этом, Дюш, толстая и страшная, и тебе кажется, что тебе какой-то отравы подсыпали в еду, от которой больно в животе и все вокруг в таком вязком тумане - то это не апокалипсис, Дюш, это пмс. Выключи телефон, ложись обратно спать, и пронесет.

Андрей: Ну я-то тоже в долгу не останусь, учти.

Я: Убегать от гопоты на каблуках будет тяжелее.

Андрей: Не тяжелее, чем тебе просыпаться с волосатыми ногами.

не хочу навязывать свое мнение по поводу музыки, но только мне одной кажется или вокруг развелось слишком много депрессивных, соплями набитых русских песенок? типа: "я тебя люблю, но мы не можем быть вместе"итдэ итпэ.

может я чего то не понимаю.т.к у меня другие предпочтения.но это реально тяжело слушать.

за день тучу лекций испишешь, так что силенок только и хватаeт, что фотки выкладывать.

писать практически не буду. да и врядли кто за мной следит, будет читать мои сопли до колена.лучше посмотрите изображение.это куда приятнее.

look товарищи, look :D

август вступает в свои права
и будто, демонстрируя силу
пускает в ход ливни
выключены ноуты, мобилы
и куплена халва
на последние рубли.
я лежу и передаю тепло паркету
думаю о тех днях,
когда сердце стучало в ритме хардкора
и было что-то большее,
чем три кружки кофе
и сияние монитора.

передышка тут.

много работаю.

продолжу в конце августа или в начале сентября.

:D

У меня просто сейчас период такой, болезненный; потерпите немножко.