Кто-то читает тебя наизусть.

На самом деле мне нравилась только ты,
мой идеал и мое мерило.
Во всех моих женщинах были твои черты,
и это с ними меня мирило.
Пока ты там, покорна своим страстям,
летаешь между Орсе и Прадо, -
я, можно сказать, собрал тебя по частям.
Звучит ужасно, но это правда.
Одна курноса, другая с родинкой на спине,
третья умеет все принимать как данность.
Одна не чает души в себе, другая - во мне
(вместе больше не попадалось).
Одна, как ты, со лба отдувает прядь,
другая вечно ключи теряет,
а что я ни разу не мог в одно все это собрать -
так Б-г ошибок не повторяет.
И даже твоя душа, до которой ты
допустила меня раза три через все препоны, -
осталась тут, воплотившись во все живые цветы
и все неисправные телефоны.
А ты боялась, что я тут буду скучать,
подачки сам себе предлагая.
А ливни, а цены, а эти шахиды, а роспечать?
Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая…

Д.Быков

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.

И.Бродский

В каждой мысли о том, где ты, с кем ты либо слово «пиздец» либо «Господи… »
Разучилась быть грубой, но в такие моменты, я совсем не знаю, как от себя спастись,
Ломаю чужие сказки, распадаюсь на элементы, два вдоха, выдох, считаю вслух до пяти.
И кто бы понял, что это мантра, легенда, молитва, исповедь, заговор, но не стих.

Сколько было твоих милых, нужных, но не свободных?
Сколько было хороших, любящих, но чужих?
Ты глотаешь жадно легкий, холодный воздух
и целуешь знакомых в щёку - ты можешь жить.

Только если опять зима: праздники, мандарины -
убаюкивать проще чужую любовь, чем свою.
Невозможность проснутся, капсулы, витамины,
у тебя интернет, а за стенкой теплится уют.

Есть, конечно, друзья и они тебя помнят, правда.
Сплетни, шутки, песни, улыбки - тебе так хорошо,
и ты счастлива каждый день или просто рада,
и смеёшься от всей души, даже всей душой.

Наплевав на мороз, ты носишь короткую юбку,
улыбаешься всем при встрече, вряд ли любишь его,
пропускаешь свои мечты через мясорубку.

Это просто зима. Всё пройдёт
или ничего.

© метилендиоксиметамфетамин

Ты - не такой как все и на всех похожий
сделаешь больно, знаю, ты точно можешь.

Посмотри: я читаю что-то, пишу о чём-то, в данный момент даже толком не влюбленна
привыкаю быть чей-то самой любимой девчонкой, отвыкаю думать, что в моде сейчас весна…

Как же хочется, всё таки, чтобы стало хоть чуточку тише,
чтобы снова ждать ужин и смешные писать пятистишья.
Перерыв - целых двадцать минут, у нас сегодня затишье.
Я тут гадаю: не спишь ли ты, спишь ли
и когда вспоминаю тебя, кажусь себе то ли выше,

то ли нужнее кому то, то ли совсем ребёнком.
Помнишь, как мы смеялись ласково, глупо, звонко?
Мир оказался просто пугающе громким.
Я вот уже полгода хожу по кромке,
теперь, правда легче: два дня, как закончились ломки.

Как там наш парк? Наш город? Всё также шумят трамваи?
Иногда так и хочется, знаешь, бывает
умереть, чтоб увидеть наши улицы, реки и сваи.
Нет, я не плачу, меня ведь практически не избивают.
Мир оказался почти что не узнаваем.

Ты никогда не сможешь назвать меня шлюхой;
нет, ты не то что любишь, просто не хватит духа.
Помнишь, как я кусала за нос, за ухо;
мне пригодились зубы в этой разрухе.
Сможешь представить, как здесь сейчас серо, глухо?

Помнишь, как мы прощались: ты, словно брат
руки держал, обещал, что примешь назад,
только ты принял в себя героиновый ад.
Я, как сестра, слёзы, губы, пустой маскарад.
Я не вернусь уже, слышишь? Ты тоже рад?

Этот город, гигантский город способен съесть,
с меня очень быстро сбили ненужную спесь.
Да какая к черту гордость, какая месть,
если в первую ночь меня трахали пять или шесть.
Я боюсь, как посмотрит мама, уж лучше здесь.

Мне ведь уже не остановится, мне некуда деться.
Я смотрю им в глаза, когда говорят мне раздеться,
в них, ты веришь, вовсе не бьётся сердце.
Когда они оставляют мне несколько лишних пенсов
хочется удавиться гостиничным полотенцем.

Они говорят «будь хорошей девочкой», чтобы я стала плохой.
У меня заслуженный двадцатиминутный покой,
только не успокоюсь никак, вспоминаю, как мы с тобой
медленно целовались, ты гладил меня рукой.
Помнишь, как мы прощались - как брат с сестрой;

Мир оказался не за моей спиной.

люди думают, что я привязываюсь.потом думают, что бессердечная тварь. но я не повеса.да я умею уходить.и больше никогда не писать, не звонить, исчезнуть.
это не значит, что я не скучаю.не значит, что не хочу вернуть.
я просто двигаюсь вперед.я освобождаю место для новых людей в моей жизни.
(с) верю в идиотов (li.ru)

Когда похуй - ночью спят. ©

Готова поспорить, твоя новая без заебов. ©

Если не знаешь, что сказать, говори по-французски! Когда идешь, носки ставь врозь! И помни, кто ты такая! ©

у меня все хорошо.
только,
если я ещё когда-нибудь потеряю
бдительность и привяжусь к человеку - пристрелите меня сразу. А то
понимаешь, что произошло, когда уже стоишь посреди этой гребанной жизни в
одиночестве с прихуевшими глазами и абсолютно не ебешь, что дальше
делать.

и неважно сколько тебе лет.
и неважно, кто убил тебя на этот раз
и если тебе "так больно, как никогда не бывало "
и если "мир сегодня рухнул" - это всё ничего
он рухнет еще десятки раз…
снова и снова-снова и снова

Она была необычной. Заметной. Стильной - в один оттенок и сумочка и мобильный.
Глаза лукавые, можно сказать, субтильна. И все летела, как бабочка на огонь…
Она из породы неугомонных кошек, таких это внешне кукольно-милых крошек,
в зрачках у которых – эхо от сладкой дрожи, и спрятанная усмешка:«попробуй-тронь…»

Она казалась многим до жути странной, и вечерами плескалась часами в ванной,
всегда мечтая украсить запястье раной, еще решить бы, откуда начать, и чем –
красиво, верно, кафельная стена и цепочка капель…Слышишь, как ночь сминает в ладонях мысли?
Утром, совсем иная, она у зеркала молча наносит крем,

и ставит чайник – ровно на чашку кофе. Свободно и независимо. Чем не профи
в искусстве распинания на Голгофе себя самой в хрупкой утренней тишине?
И это вот одиночество - чем не средство, единственно верный способ расстаться с детством,
оставив долю цинизма себе в наследство и жажду вешаться. Завтра же. На ремне

от фирменных джинсов с лейблом и прочей мутью…Сидишь тут, как попугайчик, глядишь на прутья,
а клетка - теснее, уже… Хотя не суть, и живут другие похуже в десятки раз…
Ну нет, пожалуй, вроде бы все нормально, пускай одна, - и чего? Велика печаль! Но
впадать в депрессию в общем-то, аморально…Звонок. Ответит презрительно, парой фраз

пошлет бой-френда под пригороды Парижа, а если точнее - куда ему будет ближе
всего, у пояса, на дециметр пониже. И бросит трубку. Все. Поздно. Ждала - вчера.
Посмотрит в окошко. После - вздохнет устало. Добавит немного сахара: ложка - мало…
И усмехнется печально: «Я так и знала. Не зря казалось - жизнь чересчур щедра».

Она не привыкла плакать без их свиданий, да, ей пополам количество оправданий,
и личность, не оправдавшую ожиданий, она стирает. Бесстрастно и быстро. Влёт.
А дальше все как обычно: метро - работа. Водитель, притормозивший у поворота.
«Чего ты такая?» - в офисе спросит кто-то…
И может, тогда она ему не соврёт. © Алина Марк

Так хочется перемен. Сменить город, привычки, людей. Купить карту и чертить на ней маршруты. А потом, писать письма подругам, и высылать черно-белые фотографии.

То, что он не мой принц, было ясно с самого начала, но то, что я для него не та единственная - как-то адски больно. ©