Milky Way

Ты не заводишь со мной разговор,
но я всё равно скажу:
я не умерла.
Я злюсь;
ты не спрашиваешь, почему,
но всё оттого,
что совпадение сложносплетенных узоров из кровавых линий жизни на сердце
становится чудом,
а ведь это очень красиво.
Ты решил, что не будешь отныне здесь, со мной,
а я всё ещё здесь,
и я даже не знаю, куда смотреть,
чтобы увидеть твои очертания вдалеке.
Я решила, что я буду одна,
но в том, как это со мной выходит,
нет ни величия, ни достоинства,
ни даже гордости, свойственной людям с маленьким сердцем.
Что со мной,
я как будто живу лишь в осеннем дне,
когда следы дождей покрываются неуверенным льдом,
и замирают, не зная, что дальше.
И нет у них ни силы снежной бури,
безжалостной и могущественной в своем танце,
ни мягкости звенящего ручейка,
знающего, что вода в нём на вкус приятна.

Мне остаётся лишь видеть,
как в моих снах
ты не менее жив, чем прежде,
и, как прежде, пугающе настоящий.

Я слышу — история и человечество,
Я слышу — изгнание или отечество.

Я в книгах читаю — добро, лицемерие,
Надежда, отчаянье, вера, неверие.

И вижу огромное, страшное, нежное,
Насквозь ледяное, навек безнадежное.

И вижу беспамятство или мучение,
Где все навсегда потеряло значение.

И вижу, — вне времени и расстояния, —
Над бедной землей неземное сияние.

1930 Г. Иванов

Нельзя запретить мысли возвращаться к определенному предмету, как нельзя запретить морю возвращаться к своим берегам. Моряк называет это приливом, преступник — угрызениями совести. Бог вздымает душу, как океан.

Виктор Гюго "Отверженные"

Я вспоминал тебя.

Я вспоминал тебя, и душа моя сжималась от тоски:

Где ты?

С кем?

Что чувсвуешь?

Почему любовь уходит, когда мне так тяжело,

и почему ты так далеко, так далеко от меня.

Спустились сумерки, накрыв людей печалью,

тебя со мною нет, и я грущу, мне хочется рыдать.

Ты удаляешься туда, где сумерки берут тебя в свои объятья.

Все наши мысли, надежды и мечты.

Простите, что мои глаза светились
лишь тусклым светом океанской пены,
простите, что у моего пространства
ни гавани, ни края,
ни конца.
Всегда был монотонным мой напев,
а слово — будто сумрачная птица,
как живность меж камней,
как неутешность
студёной, вечно девственной планеты.
Простите за сквозную непрерывность
воды, камней и пены, за абсурд
приливов — здесь моё уединенье,
здесь соль кусает стены моего
таинственного бытия, где я —
лишь малая частица
мирозданья,
всегдашней дали, чьи колокола
её дробят и множат в стольких волнах, -
часть тишины, чьи водоросли тихо
опутывают тонущий напев.

∞

все единицы заменяются на нули

монолитная камера не пропускает свет
монолитный ужас не отпускает меня
массовое производство не выпускает нас.
я пою себе песню и повторяю её не раз:

не боли моя правая сторона не боли
и левая сторона не боли
я сошью вас обратно как соловьи пропоют вдали
обещаю тебе,
поэтому не скули

в темноте проходят недели, летят на юг журавли
в темноте на ощупь строились корабли
не знающие земли
они все потонули но мы сделали что смогли.
если можешь не злить темноту - не зли.

мрак сжимает тело моё в горсти,
спрашивает: не тяжело ли меня нести
расскажи ещё раз, как, по-твоему, здесь устроен свет
если знаешь вообще ответ
я говорю не знаю пожалуйста отпусти
посмотри у нас всё устроено черте как
слышал люди инопланетному разуму передают "привет
нас наверное тоже нет
поэтому не грусти "

но скажи зачем в тебе одна пустота
не имеющая имени или черт
большая как тектоническая плита
от которой ты стонешь как раненая сирота
— я держу её низачем.

нищета-нищета, я два года уже не была сыта,
темнота в моей комнате неспроста,
я приемник не знающий где его частота
жду конца февраля, не кончается мой февраль.

не боли душа моя не боли
и смерть моя не боли
скоро кончатся феврали
и все твои корабли
уже близко

∞

… Мир останется прежним.
Да. Останется прежним,
ослепительно снежным
и сомнительно нежным.
Мир останется лживым.
Мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
И, значит, остались только
Иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам.
И быть над землей рассветам…

Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.

Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное, -
в море брошусь,
густое,
зловещее, -
и спасу тебя!..
Это будет
сердцем велено мне,
сердцем велено…
Но ведь ты же
сильнее меня,
сильней
и уверенней!
Ты сама готова спасти других
от уныния тяжкого.
Ты сама не боишься ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь,
зла не накопишь.
Не заплачешь
и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной,
если захочешь…
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
очень.

Хоть нарочно,
хоть на мгновенье, -
я прошу,
робея, -
помоги мне в себя поверить,
стань
слабее.

кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.

— Маяковский

Я пропитана, вся пропитана алкоголем и сигаретами,
одинокие спят одетыми, а бывает и неумытыми.
А бывает, совсем не спят они, на постелях своих распятые.