D A I S Y .

«Видишь ту девочку? Я хотел жениться на ее маме, но она сбежала с шахтером».

— А ты любила меня? - спрашивает он.
Я опускаю глаза в пол.
- Все говорят, что да. Все говорят, именно поэтому Сноу мучил тебя. Чтобы сломать меня.
- Это не ответ, - произносит он. - Я не знаю, что мне думать, когда они показывают мне разные записи. Тогда, на первой арене, все выглядело так, будто ты хотела убить меня с помощью тех ос.
- Я пыталась убить вас всех, - говорю я. - Вы загнали меня на дерево.
- Потом идут сплошные поцелуи. Кстати, не очень искренние с твоей стороны. Тебе вообще нравилось целовать меня?
- Иногда, - признаюсь я. - Ты знаешь, что за нами сейчас наблюдают?
- Знаю. Как насчет Гейла? - продолжает он.
Во мне снова закипает ярость. Мне плевать на его выздоровление – то, что мы обсуждаем, не касается людей за стеклом.
- Он тоже неплохо целуется, - выплевываю я в ответ.
- И нас обоих это устраивало? Ну, что ты целуешься с другим? - спрашивает он.
- Нет. Вас это не устраивало. Но я не собиралась спрашивать у вас разрешения, - огрызаюсь я.
Пит снова смеется, равнодушно, пренебрежительно.
- Ты та еще штучка!
Хеймитч не возражает, когда я выхожу из палаты. Несусь по коридору. Мимо улья жилых отсеков. Забиваюсь в теплую норку за прачечной. Мне требуется много времени, чтобы докопаться до причины моего расстройства и негодования. И это слишком унизительно, чтобы признавать. Все эти месяцы Пит считал, что я изумительная, а я принимала все это, как что-то само собой разумеющееся. Но теперь это далеко позади. Наконец, он видит меня такой, какая я есть.
Жестокая. Недоверчивая. Расчетливая. Смертельно опасная.
И я ненавижу его за это.

Я расскажу детям о том, как я справляюсь с этим, о том, как в плохие дни меня ничто не радует - ведь я боюсь потерять все. Именно в такие дни я составляю в уме список всех добрых дел, которым стала свидетелем. Это похоже на игру. Она повторяется снова и снова. После двадцати с лишним лет она даже стала немного утомительной.
Но есть игры гораздо хуже этой.

Я вполне прихожу в себя, только когда Цезарь задает Питу вопрос, есть ли у него девушка.
Пит колеблется, потом неубедительно качает головой.
– Не может быть, чтобы у такого красивого парня не было возлюбленной! Давай же, скажи, как ее зовут! – не отстает Цезарь.
Пит вздыхает.
– Ну, вообще-то, есть одна девушка… Я люблю ее, сколько себя помню. Только… я уверен, до Жатвы она даже не знала о моем существовании.
Из толпы доносятся возгласы понимания и сочувствия. Безответная любовь – ах, как трогательно!
– У нее есть другой парень? – спрашивает Цезарь.
– Не знаю, но многие парни в нее влюблены.
– Значит, все, что тебе нужно, – это победа: победи в Играх и возвращайся домой. Тогда она уж точно тебя не отвергнет, – ободряет Цезарь.
– К сожалению, не получится. Победа… в моем случае не выход.
– Почему нет? – озадаченно спрашивает ведущий.
Пит краснеет как рак и, запинаясь, произносит:
– Потому что… потому что… мы приехали сюда вместе.

— По сравнению с грязью здесь просто рай. Чистая одежда, спальный мешок, лекарства… ты.

— Игры то голодные, зато профи сытые!

— Пришла добить меня, солнышко?

— Ты полюбил Энни сразу, Финник? – спрашиваю я.
- Нет, - прежде чем он продолжает, проходит довольно много времени, - она постепенно захватила меня.

— Финник! - Что-то между воплем и радостным криком. Красивая, только немного грязная, молодая женщина – с тёмными запутанными волосами и глазами зелёными как море – бежит нам навстречу ни в чём ином, как в простыне. – Финник! - И вдруг есть только эти двое, пробирающиеся через пространство, чтобы дотянуться друг до друга. Они сталкиваются, обнимаются, теряют равновесие и ударяются о стену, где и остаются. Сливаясь в одно целое. Неразделимое.

Пит уже очнулся, сидит на одной стороне кровати, выглядит растерянным, пока три врача успокаивают его, светят фонариком в глаза, проверяет его пульс. Я разочарована, что он не увидел первым моё лицо, когда очнулся, но он видит его сейчас. На его лице отражается неверие и что-то более сильное, что я не могу понять. Желание? Отчаяние? Конечно, и то, и другое, потому что он отметает врачей в сторону, вскакивает на ноги, и бежит ко мне. Я бегу ему навстречу, раскрывая руки, чтобы обнять его. Его руки тоже приближаются ко мне, чтобы погладить моё лицо, я думаю.
Мои губы как раз собираются произнести его имя, когда его пальцы смыкаются на моей шее.

Кто-то достает бинты. Мы перевязываем шею Гейла. Ставим его на ноги. Только одна фигура продолжает жаться у стены.
- Пит, - зову я.
Ответа нет. Он без сознания? Я опускаюсь на корточки перед ним, убирая его сцепленные наручниками руки от лица.
- Пит? - Его глаза похожи на черные шары, зрачки настолько расширены, что голубая радужка глаз практически исчезла. Мускулы на его запястьях твердые, как металл.
- Оставь меня, - шепчет он. - Я больше не могу.
- Нет, ты можешь! - говорю ему я.
Пит качает головой.
- Я еле держусь. Я сойду с ума. Как и они.
Это рискованный шаг, вероятно, это самоубийство, но я делаю единственное, что приходит мне в голову. Я наклоняюсь и жадно целую Пита. Все его тело начинает колотить дрожью, но я прижимаюсь своими губами к его до тех пор, пока больше уже не могу не дышать. Мои руки двигаются к его запястьям и сжимают их.
- Не позволяй ему забрать тебя у меня.
Пит тяжело дышит, продолжая бороться с кошмарами, бушующими в его голове.
- Нет, я не хочу….
Я до боли сжимаю его руки.
- Останься со мной.
Его зрачки сужаются до размеров точки, а потом снова быстро расширяются и возвращаются к тому состоянию, которое больше напоминает нормальное.
- Всегда, - шепчет он.

Звучит неприятный и резкий звук. Деревья на миг исчезают, я вижу сухую равнину и пустое небо над ней. Потом силовое поле отбрасывает Пита назад, он сбивает с ног Мэгз и Финника.
Я устремляюсь к нему, распростертому без движения в паутине из гибких лиан.
— Пит?
Ноздри улавливают едва ощутимый запах жженых волос. Я снова зову его и легонько трясу — никакого ответа. Касаюсь пальцами губ, но не чувствую теплого дыхания. Прижимаюсь ухом к груди, на которой так часто покоилась моя голова. Вот-вот послышится сильный, уверенный стук его сердца.
Но вместо этого — тишина.

Бросив оружие, кидаюсь к ожившему.
— Пит? — нежно шепчу я, убирая налипшие белокурые пряди со лба, и трогаю пальцами шею, чтобы вновь ощутить биение пульса.
Его ресницы дрожат и взлетают вверх. Наши взгляды встречаются.
— Осторожнее, — слабо шепчет Пит. — Впереди силовое поле.
Я смеюсь, а по щекам в три ручья бегут слезы.
— Гораздо сильнее, чем в Тренировочном центре, — продолжает он. — Но со мной все в порядке. Так, небольшое сотрясение.
— Ты был мертвым! У тебя сердце остановилось! — выпаливаю я, не подумав, стоит ли заговаривать об этом. И зажимаю рот ладонью, потому что из него вырываются жуткие хлюпающие звуки — так бывает, когда всхлипываешь.
— Ну, сейчас-то оно заработало, — отвечает Пит. — Все нормально, Китнисс.

Еще мне хочется сказать, как сильно мне не хватает его уже сейчас. Но это было бы нечестно с моей стороны.

Так мы стоим и молча смотрим, как на нас надвигается маленькая закопченная станция. На платформе столько камер, что яблоку упасть негде. Наше возвращение станет еще одним шоу.

Краем глаза я замечаю, что Пит протягивает мне руку. Я неуверенно поворачиваюсь к нему.

– Еще разок? Для публики?

Его голос не злой, он бесцветный, а это еще хуже. Я уже теряю своего мальчика с хлебом.

Я беру его руку, и мы идем к выходу, навстречу камерам. Я очень крепко держу Пита и боюсь того момента, когда мне придется его отпустить.

Нас 24, а в живых останется только 1

—Останься со мной. - Всегда.