Это просто Вьюи блог

мне за тебя
и писать, и чувствовать, и бояться.
верные птицы вернулись из эмиграций
так и должно быть.

черным снегом не надышаться, ему тебя не забыть
только ты не гаси свет, не роняй молчание с высоты
и вдыхай глубоко, только так, чтобы заново не простыть.

Кто вам сказал всем, что Бог – надзиратель и гетеро-сноб,
Что Его при виде двух геев берёт озноб?
С чего ты решил, что Господь считает твоих зазноб?
Плоди сыновей, строй дом и расти древесину себе на гроб.
Кто вам втемяшил, что Бог – усталый седой папаша,
Вызывающий чад своих после смерти на рукопашный?
Если жил ты хреново, значит не жить тебе дважды.
Просто не быть тебе. Мёртвая гиблая пашня.
Кто вам сказал всем, что Бог любит выборочно и требуя?
Рассчитайся на первый/второй? Или методом жребия?
Кто придумал, что Бога глазницы в режиме сепия
Выбирают из образов и подобиев кто нелепее?
Кто вам всунул в гипоталамус идею зла
В виде парнокопытного блеющего козла?
Тьма – отсутствие света. Суть экзорцистского ремесла
В том, чтобы выгнать из ты-хороший тебя-осла.
Кто вам выдал патент на избранность в Божьем Царстве?
Кто сказал, что вот ты – наслаждайся, а ты - мытарствуй?
Господь посмеется сверху и, взором окинув паству,
Улыбнётся мне: «Здравствуй, пройдоха, здравствуй!».

Сохрани в себе эту девочку,
У которой в глазах по острову,
На которых живут по-острому
Две мечты, достижимые мелочью.

Для которой вся жизнь как фарс,
А улыбка как пряный ключик,
И вокруг сколько б не было ручек,
Просто дёрни, и дверь поддалась.

Милую, что сама придумывает
Для себя пустячки и сложности
Глупые до невозможности,
Но важенее которых в миру и нет.

Над которой небо безумное
Бесконечной лазурью раскинулось,
Отчего она даже прикинулась
Немножечко полоумною.

Ту у которой любовь и абстракция
В непонятную гущу смешаны
И желанья сильные, поспешные,
Как поезда, бегущие к станции…

До каких бы ни сжималась ты
От уроков будущего,
Девочку даже взрослой будучи
Сохрани для меня, пожалуйста

только лестницы все запоминают,
кто по ним хромает, кто летает

Клуб февральских меланхоликов
чай, никому ненужные истории
я расскажу, как с августа отращиваю волосы, а потом мы обсудим, сколько книг ты собрал в своём огромном пыльном шкафу
вон тот брюнет покажет фотографии деревьев, а рыженькая - исцарапанные кошкой запястья. кто-нибудь обязательно сыграет на скрипке, а у кого-то случится приступ астмы.
и голоса у всех сахарные.
Только синяки под глазами ярче платья на плечах.

Девочка лежит на диване и плачет,
День не закончен, и даже не начат.
Ночь, где слова всего лишь игра,
И так сложно дождаться утра.

это время, когда
природа продирает глаза,
ты вяло встаёшь с постели,
наверное, всё должно быть
именно так, пусть мы этого и не хотели.
солнце тянет жадные руки лучей,
народ встаёт ото сна,
по карнизу течёт ручей,
по улице бродит весна.

в бутылке осталось пиво,
и я этому рад;
И в этот момент
в серой дымке залива появляется ленинград.

отражение отражений
твой почерк на запотевшем окне

как мне коснуться твоих губ.
если расстояние между нами
не определяется в трех измерениях?

как мне тебе все объяснить,
если мои чувства - табачный дым,
закручивающийся в узоры
на фоне тусклого света свечи

гребаная романтика полупустых
пьяных
предрассветных баров.

И эти строчки тебе, ибо они опоздали года на 3

мне снова не спится.

я понял, что жить без тебя все же можно
это так же как жить без ноги
или другой части тела
без части себя
(если совсем уж романтизировать)
и суть излечения - понять, что ты полноценен,

но каждую ночь
меня убивают фантомные боли
фантомные боли в тебе
сводят с ума

12 квадратных метров -
площадь моего одиночества
со сторонами 4 на 3
с дверью для многоточия
с окном для красной строки

Магдалена Манон – француженка – здесь умерла.
она была страшной блядью, потому что её никто не любил,
а она всех любила, всего-то за полцены;
про себя говорила "мы":
это, говорила, мы; а это, говорила, не мы.

говорят, она раньше знала множество слов:
" Малый энциклопедический" от "а" до "ты".
а потом с ней кто-то случился – застрял в горле, мешать дышать,
она месяц потом кашляла, не могла спать,
не хотела есть, только пила.

он у неё оказывался по ночам,
и все видели, как она ему целовала член,
мы, говорила, мы, –
потом стало ясно, что это она о себе,
но тогда никто ничего не понял – думали, может, пройдёт.

после она сидела в комнате в темноте,
потом вскакивала, хватала иголку, нитку,
откусывала старым стихам строчки,
пришивала им ручки, ножки,
мы, говорила, брала на руки, кашляла, кашляла… –
да ну, что про неё, говорю же, блядь была страшная.

погода упрямая дура
выстудила совсем.
t сердца
выше чем 37.
осень течёт слюной,
глаза выражают юг,
тёмно-зелёной волной
дёргается петербург

девочка смотрит в разбитые стекла,
от слёз тетрадка совсем размокла.
приходят подруги, зовут гулять
девочке хочется спать.
она одевает ночную рубашку
(за ней наблюдают, глаза нараспашку,
медведи, куклы, сиамский кот)
на улицах ветер целуется в рот
с пьяными шлюхами, их сутенёры
пьют фиолетовые ликёры.
дети трахаются в подвалах,
в простуженных танцевальных залах
старшеклассники хлещут портвейн,
слушают амбиент или хардкор,
рассказывают всякий вздор.
думают мир в кармане
запатентованный миф

сейчас очень модно писать
про то, что нет денег или выключили отопление,
а я в свою очередь хочу сказать,
что презираю тебя, Поколение

Проезжая мимо помойки
Иногда увидишь: в грязи
Лежат холодильник или плита,
Расписанные фантастическими цветами.
Эта тяга народа к творчеству
Умиляет и настораживает,
Но примитивное зодчество
Помойку облагораживает.
Твой холодильник не такой, как у всех,
На твоем серванте — бумажная аппликация.
На стене — картина неизвестного художника,
Который умер в четырнадцать лет
Во время мастурбации.
Ты как вылезший наружу конец пружины диванной,
Ты была большая оригиналка.
Твой холодильник, раскрашенный странно
Я вспомнил, проезжая мимо свалки.
И пусть уже пусто, и нет просвета:
Потянулись заборы и гаражи,
Ты продолжаешь вкладывать душу в предметы,
В предметы, у которых нет своей души.

Тихо летят паутинные нити. Солнце горит на оконном стекле. Что-то я делал не так; извините: жил я впервые на этой земле. Я ее только теперь ощущаю. К ней припадаю. И ею клянусь… И по-другому прожить обещаю. Если вернусь… Но ведь я не вернусь.

Она хотела этого сама
В глухом подвале ухали колонки
Кто знает, сколько выпила вина
И сколько водки
В мобильник плакала, кричала
Всем окружающим угрозы,
Что ничего не означало
И долго-долго лила слёзы
На вытертую стойку бара
Над ней смеялся страшный бог,
А я, вы знаете Варвара,
У ваших ног
Я вас прекрасно понимаю,
Когда любовь оскалит морду,
Мы ничего не выбираем
В колодец, в омут, в пролитую воду
Утопленник, влекомый камнем,
Таким же образом спускаясь,
Не волен выбирать,
Толкая дно реки плечом
Варвара, вы здесь не причём
Всё это жизни вечный рок
Где было счастье – оказалось горе
Таков неутешительный итог,
Но это ночь, где по колено море,
Бухай и нюхай со стола,
Забудь про прошлое на веки
Жизнь не кино и не игра
Любовь не вздохи на скамейке