Allons-y

А когда баб тянуло на нормальных? Социофоб? Отлично! Алкоголик? Прекрасно! Мудак? Заверните два!

Я слушала Земфиру и поняла: пиздец.

Это токсикоз, а не гипоксия.

Из меня эту отраву никакими средствами не вытравишь.

Люди-призраки, оставьте меня, и так нехорошо.

И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят — все лучшие годы!

Любить… но кого же?.. на время — не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно…

Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг —
Такая пустая и глупая шутка…

1954

Затянись мною в последний раз,
Ткни меня мордой в стекло,
Дави меня, туши мою страсть.
Буду дымить назло.
Боль на фильтре грязным бурым пятном -
Все, что мне от тебя останется.
Урна — мой будущий дом,

И вряд ли мне там понравится.

Позвони, и я буду ждать,
Я буду знать, кому из нас верить.
Расскажи, куда идти,
Зачем идти, если заперты двери.

Земфира, какое же ты сокровище.

Давай, я позвоню тебе еще раз
Помолчим, поулыбаемся друг другу.

Земфира – Самолет

Я так редко говорю о любви к людям.
Не умею этого делать.
Хотя попытка не пытка же.

Я вас люблю. Спасибо.

WYIN.

— Одиночество — все, что у меня есть. Одиночество меня защищает.

— Нет, людей защищают друзья.

Cколько встреч ты пропустил за три последних года, потому что твоя любовь одной ногой стояла в сегодняшнем дне, а другой - во вчерашнем?

Меня спрашивают: "А как же ты раньше жила?".
И действительно, как? Может, я не жила вовсе?
У меня никого не осталось из "раньше". Медленно, но верно, они все растворялись, исчезали, оставляв за собой сотни фотографий, часы музыки
и нечто тяжелое, вязкое и неприятное в области солнечного сплетения.
Они то ли не могли видеть ничего настоящего во мне, то ли не хотели.
Погребая себя под тысячами аккордов, я до последнего тянула руку к небу, в надежде, что кто-нибудь из товарищей, так, наверно, надо назвать их, схватится за нее и будет вытягивать меня из этой депрессивной трясины.

Но меня затянуло.

Я всегда падаю, когда принимаю слишком низкий пас в волейболе. Зарабатываю синяки, стираю колени, а с каждым разом все больнее, старые раны не заживают, потому что я только добавляю с новой игрой. Но я привыкла.

И с людьми у меня нечто похожее. Каждый раз, обретая близкого человека, будто шагая на площадку, я знаю, что он однажды покинет меня. Оставит меня с незажившими синяками и стертыми нервами, только добавив еще, усугубив мои, так сказать, производственные травмы. И вроде привыкла уже. А с каждым разом все больнее.

И все никак не заживет, все болит и болит, тянет;

злобная ноющая боль, будто там вывих или трещина в кости, синяки так не болят.

Меня очень хорошо уронили. Слишком низкий пас. Я не могу прийти в себя.

Вот блять.

Это плеер надвоих и "а помнишь".
Это как будто мой телефон не молчит целыми днями,
как будто между нами не месяцы, а час на домой_уроки_поесть.
Как раньше.
Ну да.
Это моё "не пропадай. пожайлуста. опять. так надолго", некогда отчаянное,
а сейчас по привычке.
И твоё "хорошо.", некогда правдивое,
а сейчас по привычке.

Вьюви это как тамблер,

только на тамблере у меня гейство, полуголые мужики с микрофонами

и много Бенедикта Камбэрбэтча.