Dance dance dance dance dance to the radio

Сквозь призму пост истерического осознания

небо, со сливками облаков

кажется далеким и угрожающим

время останавливается на без двадцати трех

и только кристально чистые голоса выводят заупокойную

всем усилиям, что ты прилагал

Lacrimosa dies illa
qua resurget ex favilla
judicandus homo reus.

Huic ergo parce, Deus,
pie Jesu Domine:
dona eis requiem. Amen.

настроение такое… похуистическое.

утром себе места не находил, просто страшно от того, как все может закончится.

А сейчас? Сейчас хочется лежать на полу, курить косяк и слушать песенки типа Gay bar.

Но я-это я, а потому пойду читать Гессе.

Господи, как меня тошнит от всего этого. От гребаной неопределенности.

У кого-то я прочитал, что неспособность сделать выбор в малейших вещах-признак инфантилизма. Судя по этому, я -явный инфантил.

Сегодня я сидел со своим маленьким братом на траве у пруда возле родительского дома. Чувствовал холодный ветер и думал о том, что я, черт возьми, ненавижу осень, почти так же, как лето. Осень похожа на молодящуюся старуху, ее черты, быть может, еще хранят печать былой красоты, но невыносимо напоминают о скором приближении смерти. Осень-начало чего-то нового, но это новое-скучное, однообразное и холодное. Обещание еще более мерзкой и бесплотной зимы.

Мое отвращение к осени вызвано, к тому же, тем, что в сентябре я стану на год старше, а значит, еще год я потратил впустую.

Я сейчас такой сентиментальный сытый кот, вероятно, из-за "Башни из черного дерева" Фаулза, которую я нечаянно прочел.

Генри Миллер меня разочаровал, но, к черту

сегодня я чувствую такую гармонию.

ты должен увидеть во мне мужчину.

Well I'll just shut my eyes 'til we get back home
'Til we touch back down and keep playing dumb
And I'm carving my own little masterpiece
Go ahead cut deep but don't tell the boys

я призраком обернусь и последую

в то место, где ты живешь

твои глаза

меня притягивают.

я смеюсь вслух

ощущая боль каждого поколения на Земле

войны, ненависть,

страдания любви

кармические водовороты

в моих зрачках

Сегодня я смотрел, как ты куришь. На твой идеальный рот, делающий затяжку, на твои идеальные пальцы.

Я думал о том, как сильно, просто панически мне хочется

курить.

Мое состояние — не состояние «несчастности», но это и не счастье, не равнодушие, не слабость, не усталость, не интерес к чему-то, — тогда что же оно такое? То обстоятельство, что я не знаю этого, связано, вероятно, с моей неспособностью писать. А ее я, кажется, ощущаю, не зная причины. Все вещи, возникающие у меня в голове, растут не из корней своих, а откуда-то с середины. Попробуй-ка удержать их, попробуй-ка держать траву и самому держаться за нее, если она начинает расти лишь с середины стебля. Пожалуй, кое-кто это умеет, например японские акробаты, взбирающиеся по лестнице, которая стоит не на земле, а на поднятых вверх ступнях полулежащего человека, и не прислонена к стене, а вздымается вверх прямо в воздух. Я этого не умею, не говоря уж о том, что под моей лестницей нет даже тех ступней. Конечно, это еще не все, и такая задача еще не заставит меня заговорить. Но каждый день на меня должна быть направлена по меньшей мере одна строка, как направляют теперь подзорные трубы на кометы. И еще — я должен оказаться перед настоящей фразой, захваченный этой фразой, как то случилось со мною, например, в последнее Рождество, когда дело дошло до того, что я едва мог владеть собой, и когда, казалось, я действительно был на последней ступеньке своей лестницы, которая, правда, спокойно стояла на земле у стены. Но что за земля, что за стена! И все же та лестница не упала — так прижимали ее к стене мои ноги, так держали ее мои ноги на земле.

Некоторые имена хочется повторять раз за разом, как виниловую пластинку

пробуя его на вкус, перекатывать во рту

бессмысленно лепетать

Бра-йо-ни Бра-йони Брайони

Я ненавижу себя и желаю себе смерти.

В часы сиесты

мою грудь распороли

на легких нацарапали твое имя

набили опилками

засушеной лавандой и тмином

и бросили одного

Желудок сворачивает

от волнения

а мысли вялы и неподвижны

Теперь я совершенно точно смогу сказать, что мне присущи все созданные вами комлексы.

Ремедиос Прекрасная вознеслась на небо душой и телом.