Дневник памяти ♥

Лесное царство. Асе.

Ты — принцесса из царства не светского,
Он — твой рыцарь, готовый на все…
О, как много в вас милого, детского,
Как понятно мне счастье твое!

В светлой чаше берез, где просветами
Голубеет сквозь листья вода,
Хорошо обменяться ответами,
Хорошо быть принцессой. О, да!

Тихим вечером, медленно тающим,
Там, где сосны, болото и мхи,
Хорошо над костром догорающим
Говорить о закате стихи;

Возвращаться опасной дорогою
С соучастницей вечной — луной,
Быть принцессой лукавой и строгою
Лунной ночью, дорогой лесной.

Наслаждайтесь весенними звонами,
Милый рыцарь, влюбленный, как паж,
И принцесса с глазами зелеными, —
Этот миг, он короткий, но ваш!

Не смущайтесь словами нетвердыми!
Знайте: молодость, ветер — одно!
Вы сошлись и расстанетесь гордыми,
Если чаши завидится дно.

Хорошо быть красивыми, быстрыми
И, кострами дразня темноту,
Любоваться безумными искрами,
И как искры сгореть — на лету!

Mа Vоiх аigrе еt fаssе…
Р.Verlain

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.
Там где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.
Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну а мне - соленой пеной
По губам.
По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.
Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли,
Все равно.
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино!
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.

Кошки.

Какая же поганая работа -
По вечерам от себя кусочки отрывать.
Быть может и заметит это кто-то,
Но, в основном, пожрут и лягут спать.
А может быть уснут и им присниться,
Как гордо белкой я стоял в восьмом ряду,
Как залихватски я сыграл им Дон Кихота,
И в профиль был похож на Фараду…
Да, я - актрер. В компании не скажешь,
Ведь оборжут, или попросят "этот монолог"…
Все не пойму, подарок театр, иль наказанье,
Но физиком работать бы не смог!
Мой самый страшный сон, что я не знаю текста,
Не утвержден костюм и не пришел партнер,
Пришел на читку - не хватило места,
Фамилию не помнит режиссер…
Но верю будет все, и роли и признанье,
Я создан для того чтоб мне везло!
Ах, театр! Это точно наказанье,
Но есть ли лучше ремесло?

Стихотворения Валентина Гафта

Театр

О, Театр! Чем он так прельщает,
В нем умереть иной готов,
Как милосердно Бог прощает
Артистов, клоунов, шутов.

Зачем в святое мы играем,
На душу принимая грех,
Зачем мы сердце разрываем
За деньги, радость, за успех?

Зачем кричим, зачем мы плачем,
Устраивая карнавал,
Кому-то говорим - удача,
Кому-то говорим - провал.

Что за профессия такая,
Уйдя со сцены, бывший маг,
Домой едва приковыляя,
Живет совсем, совсем не так.

Не стыдно ль жизнь, судьбу чужую,
Нам представлять в своем лице.
Я мертв, но видно, что дышу я,
Убит и кланяюсь в конце.

Но вымысел нас погружает
Туда, где прячутся мечты,
Илюзия опережает
Все то, во что не веришь ты.

Жизнь коротка, как пьесы читка,
Но если веришь, будешь жить,
А театр - сладкая попытка
Вернуться, что-то изменить.

Остановить на миг мгновенье,
Потом увянуть, как цветок,
И возродиться вдохновеньем.
Играем! Разрешает Бог!

Артист

Артист - я постепенно познаю,
Какую жизнь со мной сыграла шутку злую:
Чужую жизнь играю, как свою,
И, стало быть, свою играю, как чужую.

Из небытия, из далекого-далекого прошлого чудом вспывают стихи, унесенные дымом: 01.12.66.

Ну, что ж, мадам, тогда ищите
Нью-хахалей и нью-путей.
Но на меня Вы не взыщите.
Ведь я, увы, не иеререй.
Хоть на цыганском факультете
Для нас открыты все пути,
Мне все равно на белом свете
Такой как Вы уж не найти.
P.S. Я Вас люблю как филозоф,
Изящно, горько, для кого-то.
Я начинаю жить с азов,
Разучивая Вас по нотам.
Эфира хладная струя
Листы срывает в нашей роще.
Вы правы, милая моя,
Вам надо что-нибудь попроще.
А впрочем, я ведь буду Ваш,
В тот миг, когда Вы захотите…
И цель мистических наитий
Запечатлит мой карандаш.

P.P.S. И я прошу, чтоб Вы простили мне
Любовь, и завтра, и вчера,
И нервность моего факсимиле,
И робость моего пера.
02.12.66.

К портрету.

Как мальчик кудрявый, резва,

Нарядна, как бабочка летом;

Значенья пустого слова

В устах ее полны приветом.

Ей нравиться долго нельзя:

Как цепь ей несносна привычка,

Она ускользнет, как змея,

П орхнет и умчится, как птичка.

Таит молодое чело

По воле - и радость и горе.

В глазах - как на небе светло,

В душе ее темно, как в море!

То истиной дышит в ней все,

То все в ней притворно и ложно!

Понять невозможно ее,

Зато не любить невозможно.

***

Я говорю, устал, устал, отпусти,
не могу, говорю, устал, отпусти, устал,
не отпускает, не слушает, снова сжал в горсти,
поднимает, смеется, да ты еще не летал,
говорит, смеется, снова над головой
разжимает пальцы, подкидывает, лети,
так я же, вроде, лечу, говорю, плюясь травой,
я же, вроде, летел, говорю, летел, отпусти,
устал, говорю, отпусти, я устал, а он опять
поднимает над головой, а я устал,
подкидывает, я устал, а он понять
не может, смеется, лети, говорит, к кустам,
а я устал, машу из последних сил,
ободрал всю морду, уцепился за крайний куст,
ладно, говорю, но в последний раз, а он говорит, псих,
ты же летал сейчас, ладно, говорю, пусть,
давай еще разок, нет, говорит, прости,
я устал, отпусти, смеется, не могу, ты меня достал,
разок, говорю, не могу, говорит, теперь сам лети,
ну и черт с тобой, говорю, Господи, как я с тобой устал,
и смеюсь, он глядит на меня, а я смеюсь, не могу,
ладно, говорит, давай, с разбега, и я бегу.

Стихи о Петербурге.

Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Нераскрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда над Летним садом
Месяц розовый воскрес, -

Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Вся любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, -
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.
1913

Сауна.

Об испытаньях прежних
не вспоминай пока что…
Ты —
в сауне.
Ты — грешник.
И потому —
покайся!
Вживайся оробело
в блаженство
и мученье…
Но если это —
пекло,
куда девались
черти?..

Жара,
жарынь,
жарища,
не утихая, стелется.
Она теперь
царица!
Она
всему
владелица!

Она
погодой вертит.
А здесь,
в горниле
сауны,
из флоры —
только веник,
и только я —
из фауны.
И не хватает воздуха.
И дышишь —
как воруешь.
Но — тут же надо —
в озеро!..

А сможешь?
А не струсишь?..
Наверное,
сумею.
Конечно же,
не струшу.
Сейчас я чуть помедлю
и выбегу
наружу!

Ведь мы, во всяком случае,
в своем существовании
и кипятками
варены!
И холодами
кручены!

Все в жизни
повторяется.
И в нас
уже
вколочено:
в холодное!
В горячее!
В горячее!
В холодное!
1964

В Москве есть места, которые, по поверью, могут приносить удачу, исполнение мечтаний и прочие благие перемены. Желающие – могут проверить.

Самое «волшебное» московское место для всех студентов столицы – станция метро «Площадь Революции». Считается, что перед экзаменом нужно найти здесь одну из скульптур собаки, сидящей у ног пограничника, и погладить ее по носу – «халява» гарантирована.

На той же станции расположена статуя, полезная отчаянным мечтателям: по поверью, если дотронуться рукой до флажка при фигуре матроса, мечта сбудется.

Еще можно понадеяться на чудодейственную силу центра столицы.

Чтобы желание исполнилось, надо встать на отметку нулевого километра лицом к Красной площади и бросить монетку через левое плечо.

Магическую силу молва приписывает трем столичным паркам: Марьиной роще, Нескучному саду и заповеднику «Коломенское». В Марьиной роще для исполнения желаний нужно прогуляться и погладить тополь.

Два другие парка выполняют желания для пар. В Нескучном саду влюбленной паре нужно найти полуразрушенный мостик через овраг и пройти по нему, взявшись за руки. Считается, что после этой процедуры люди обязательно будут счастливы вместе. В «Коломенском» на склоне оврага лежат валуны «Девичий камень» и «Камень-гусь».

Паре, у которой нет детей, советуют набрать воды в роднике неподалеку, после чего мужчине сесть на «Камень-гусь», женщине – на «Девичий» и, мечтая о детях, выпить воду. Говорят, помогает от бесплодия.

Новодевичий монастырь. Здесь есть башня-волшебница, официальное название которой - Напрудная. В народе эта круглая башня, справа от входа в монастырь, прослыла Софьиной. К ней примыкают кельи, в которых томилась царевна Софья, старшая сестра Петра Первого. В саму башню, по которой гуляла жаждавшая власти женщина, сейчас не пройти. А вот если загадать желание и прикоснуться к ней - оно, говорят, непременно сбудется. Изнутри, со стороны монастыря, дотронуться до чудодейственного строения нельзя - башню загораживают те самые кельи, превратившиеся в выставочные залы. А вот снаружи - легко. Штукатурка на подножии башни почти вся облетела - может, как раз из-за прикосновений многочисленных мечтателей.

Что ж…ПРОВЕРЯЕМ=))) ) УДАЧИ ВСЕМ=)))

Сирень.

Сирень похожа на Париж,
горящий осами окошек.
Ты кисть особняков продрогших
серебряную шевелишь.

Гудя нависшими бровями,
страшен от счастья и тоски,
Париж,
как пчелы,
собираю
в мои подглазные мешки.

Andrei Voznesensky.
Antiworlds and "The Fifth Ace".
Ed. by Patricia Blake and Max Hayward.
Bilingual edition.
Anchor Books, Doubleday & Company, Inc.
Garden City, NY 1967.

Как показать лето.

Фонтан в пустынном сквере будет сух,
и будет виться тополиный пух,
а пыльный тополь будет неподвижен.
И будет на углу продажа вишен,
торговля квасом
и размен монет.
К полудню
на киоске 'Пиво - воды'
появится табличка 'Пива нет',
и продавщица,
мучась от зевоты,
закроет дверь киоска на засов.
Тут стрелка электрических часов
покажет час,
и сразу полвторого,
и резко остановится на двух.
И все вокруг замрет,
оцепенеет,

и будет четок тополиный пух,
как снег на полотне монументальном.
И как на фотоснимке моментальном,
недвижно будет женщина стоять
и, тоненький мизинец оттопырив,
держать у самых губ стакан воды
с застывшими
недвижно
пузырьками.

И так же
за табачными ларьками
недвижна будет очередь к пивной.
Но тут ударит ливень проливной,
и улица мгновенно опустеет,
и женщина упрячется в подъезд,
где очень скоро ждать ей надоест,
и, босоножки от воды спасая,
она помчит по улице
босая,
и это будет главный эпизод,
где женщина бежит,
и босоножки
у ней в руках,
и лужи в пузырьках,
и вся она от ливня золотится.
Но так же резко ливень прекратится,
и побежит по улице толпа,
и тополя засветится вершину
и в сквере заработает фонтан,
проедет поливальная машина,
в окно киоска будет солнце бить,
и пес из лужи будет воду пить.

Римские праздники.

В Риме есть обычай
в Новый год выбрасывать
на улицу старые вещи.

Рим гремит, как аварийный
отцепившийся вагон.
А над Римом, а над Римом
Новый год, Новый год!

Бомбой ахают бутылки
из окон,
из окон,
ну, а этот забулдыга
ванну выпер на балкон.

А над площадью Испании,
как летающий тарел,
вылетает муж из спальни -
устарел, устарел!

В ресторане ловят голого.
Он гласит: "Долой невежд!
Не желаю прошлогоднего.
Я хочу иных одежд".

Жизнь меняет оперенье,
и летят, как лист в леса,
телеграммы,
объявленья,
милых женщин адреса.

Милый город, мы потонем
в превращениях твоих,
шкурой сброшенной питона
светят древние бетоны.
Сколько раз ты сбросил их?
Но опять тесны спидометры
твоим аховым питомицам.
Что еще ты натворишь?!

Человечество хохочет,
расставаясь со старьем.
Что-то в нас смениться хочет?
Мы, как Время, настаем.

Мы стоим, забыв делишки,
будущим поглощены.
Что в нас плачет, отделившись?
Оленихи, отелившись,
так добры и смущены.

Может, будет год нелегким?
Будет в нем погод нелетных?
Не грусти - не пропадем.
Образуется потом.

Мы летим, как с веток яблоки.
Опротивела грызня.
Но я затем живу хотя бы,
чтоб средь ветреного дня,
детектив глотнувши залпом,
в зимнем доме косолапом
кто-то скажет, что озябла
без меня,
без меня…

И летит мирами где-то
в мрак бесстрастный, как крупье,
наша белая планета,
как цыпленок в скорлупе.

Вот она скорлупку чокнет.
Кем-то станет - свистуном?
Или черной, как грачонок,
сбитый атомным огнем?

Мне бы только этим милым
не случилось непогод…
А над Римом, а над миром -
Новый год, Новый год…

…Мандарины, шуры-муры,
и сквозь юбки до утра
лампами
сквозь абажуры
светят женские тела.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.
Избранная лирика.
Минск, "БелАДИ", 1996.

Первый лед.

Мерзнет девочка в автомате,
Прячет в зябкое пальтецо
Всё в слезах и губной помаде
Перемазанное лицо.

Дышит в худенькие ладошки.
Пальцы - льдышки. В ушах - сережки.

Ей обратно одной, одной
Вдоль по улочке ледяной.

Первый лед. Это в первый раз.
Первый лед телефонных фраз.

Мерзлый след на щеках блестит -

Первый лед от людских обид.

1959

Andrei Voznesensky.
Antiworlds and "The Fifth Ace".
Ed. by Patricia Blake and Max Hayward.
Bilingual edition.
Anchor Books, Doubleday & Company, Inc.
Garden City, NY 1967.