Знаешь почему мы не можем быть друзьями? у моих друзей на меня не стоит

За твою улыбку хочется отдать многое,
правда, отдавать уже нечего…
Зима меня искалечила. она была долгая
и от тебя так и не вылечила.

Мои руки грелись в не помню чьих,
пальцы стонали от боли,
Быть может, им не хватало твоих,
тянулись к тебе ладони.

Что ж ты делаешь, необъяснимый?

Просто, если стреляешь, то целься же…
Чтоб до хрипов в груди, а не мимо…
Только так… Чтобы билась в конвульсиях
И рвала от бессилья одежду,
А не просто сгорала без пульса я,
Проклиная немую надежду…
Только ты не звони больше вечером.
Думать, плакать, курить – нету мочи,
Знаешь, даже сказать тебе нечего.
Не целую. Плохой Тебе ночи.

папа, твоя дочь курит
мама, твоя дочь - дура
дура, что опять любит
и пошло все на.. цензура

уши в волосах - мерзнут
нету от волос толку
за окном опять морозы
некому прибить полку

мне бы полететь птицей
окунуться "там" в море
а не как вчера - напиться
просто так, а может - с горя

И пиздуй на все четыре стороны,
И катись ко всем чертям собачьим!
Не болит уже. Не надо скорую.
Мне 0,7 пожалуйста, без сдачи.

Оступилась. И опять на те же грабли,
Да на тот же лоб больнее дважды.
Мне 0,7 пожалуйста и Malboro.
Я вам матами сейчас про что-то важное.

Мне весна в этом году совсем хуевая,
С февраля не задалась. Не кстати.
Априори бывший, хоть и новый.
Априори будущим не станет.

Не болит уже, прошу, не надо скорую.
Я не буду больше матом сильно.
Пусть пиздует он на все четыре стороны.
И спасибо за стихи мои красивые.

и дай боже себя любимых держать в руках,
как мы держим друг друга в тайне.
и дай боже сыграть мне хоть раз, как бах.
может завтра уже не встанем.
и дай боже взахлёб услышать "люблю тебя",
до того, как отключат звуки.
если я сломаюсь, ничерта не перетерпя -
пристрели меня
из базуки.

поразила тебя глазами? стреляй же между,
подожги зажигалкой стаи моих тетрадей
я устала в своё шмотьё одевать надежду
это кукла, а я - живая -
хочу гарантий.

это то, что, наверное, можно
считать привычкой,
что однажды пришло и уже не
уходит прочь:
каждый раз, когда уезжает его
электричка,
в моём городе - как-то вдруг -
наступает ночь
моментально, как будто день
исчерпал свой траффик.
так вступает в свои права темнота
внутри.
я по-лисьи скулю о мальчике в
белом шарфе -
он как маленький принц с
иллюстраций Экзюпери.
и, боясь, что слова мои сделаются
пустыми,
я опять не сумела сказать ему
одного:
если из моей жизни вычеркнуть его
имя,
у меня ведь тогда не останется
ни
че
го

Чем меньше я их любила - тем чаще я говорила:
" Ты солнце. Ты самый лучший. Ты просто мурр".
И я утыкалась в плечо,
скатывалась по перилам,
вешала трубку ли, дергала лампы шнур.

И мне хотелось сбежать, исчезнуть в кленовой роще,
взлететь по трапу к последнему кораблю.
Но я говорила: "Я знаю,

ты точно самый хороший".
И по губам читалось: "Прости, что я не люблю".

…И вот он стоит на кухне. Зеленоглазый, бесстыжий.
Фиксирует руки мне. Светловолос. Небрит.
И я выдыхаю в лицо ему:
" Черт.
Я тебя ненавижу".
А он, улыбаясь, смотрит.
" И я тебя", - говорит.

закрывай за собой двери,
уходя, не забудь. ладно?
я пыталась тебе верить,
всем твоим нескончаемым "завтра".

возвращаться, пожалуй, не стоит,
не вскрывай мне недавние раны,
я думала, нежности - море,
но, увы, оказалось - ни грамма.

Перед тем как уйти, я спросила: «Скажи, а ты любишь меня?» Ты долго не отвечал, а потом уронил упрямо: «Мне с тобой хорошо. Этого недостаточно?» В тот момент я ещё раз убедилась в том, что способна по-бабски приукрасить абсолютно всё – свою жизнь, чувства любимого мужчины, окружающий мир. Женщины – прирождённые художники-декораторы. С кистью в руках и мольбертом в придачу. А мужчины для нас порою чистые холсты – рисуем, раскрашиваем, где-то подтираем, что-то замазываем. Только вот, как правило, в итоге выясняется, что рисуем мы не с натуры, а на поводу у фантазий, желаний – гляди, сплошное несоответствие с действительностью.