ТВОЯ ПЕРВАЯ

Можно не общаться, не звонить друг другу, делать вид, что ничего не было, можно забыть друг о друге навсегда….. А потом встретиться и сойти с ума…

Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затворником - от свидания до свидания с нею. Была она у меня за эти дни всего три раза и каждый раз входила поспешно, со словами:

- Я только на одну минуту…

Она была бледна прекрасной бледностью любящей взволнованной женщины, голос у нее срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила поднять вуальку и обнять меня, потрясало меня жалостью и восторгом.

- Мне кажется, - говорила она, - что он что-то подозревает, что он даже знает что-то, - может быть, прочитал какое-нибудь ваше письмо, подобрал ключ к моему столу… Я думаю, что он на все способен при его жестоком, самолюбивом характере. Раз он мне прямо сказал: "Я ни перед чем не остановлюсь, защищая свою честь, честь мужа и офицера!" Теперь он почему-то следит буквально за каждым моим шагом, и, чтобы наш план удался, я должна быть страшно осторожна. Он уже согласен отпустить меня, так внушила я ему, что умру, если не увижу юга, моря, но, ради бога, будьте терпеливы!

План наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели. Я знал это побережье, жил когда-то некоторое время возле Сочи, - молодой, одинокий, - на всю жизнь запомнил те осенние вечера среди черных кипарисов, у холодных серых волн… И она бледнела, когда я говорил: "А теперь я там буду с тобой, в горных джунглях, у тропического моря…" В осуществление нашего плана мы не верили до последней минуты - слишком великим счастьем казалось нам это.

В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и не вернется, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролеток. И был темный, отвратительный вечер, когда я ехал на вокзал, все внутри у меня замирало от тревоги и холода. По вокзалу и по платформе я пробежал бегом, надвинув на глаза шляпу и уткнув лицо в воротник пальто.

В маленьком купе первого класса, которое я заказал заранее, шумно лил дождь по крыше. Я немедля опустил оконную занавеску и, как только носильщик, обтирая мокрую руку о свой белый фартук, взял на чай и вышел, на замок запер дверь. Потом чуть приоткрыл занавеску и замер, не сводя глаз с разнообразной толпы, взад и вперед сновавшей с вещами вдоль вагона в темном свете вокзальных фонарей. Мы условились, что я приеду на вокзал как можно раньше, а она как можно позже, чтобы мне как-нибудь не столкнуться с ней и с ним на платформе. Теперь им уже пора было быть. Я смотрел все напряженнее - их все не было. Ударил второй звонок - я похолодел от страха: опоздала или он в последнюю минуту вдруг не пустил ее! Но тотчас вслед за тем был поражен его высокой фигурой, офицерским картузом, узкой шинелью и рукой в замшевой перчатке, которой он, широко шагая, держал ее под руку. Я отшатнулся от окна, упал в угол дивана. Рядом был вагон второго класса - я мысленно видел, как он хозяйственно вошел в него вместе с нею, оглянулся, - хорошо ли устроил ее носильщик, - и снял перчатку, снял картуз, целуясь с ней, крестя ее… Третий звонок оглушил меня, тронувшийся поезд поверг в оцепенение… Поезд расходился, мотаясь, качаясь, потом стал нести ровно, на всех парах… Кондуктору, который проводил ее ко мне и перенес ее вещи, я ледяной рукой сунул десятирублевую бумажку…

Войдя, она даже не поцеловала меня, только жалостно улыбнулась, садясь на диван и снимая, отцепляя от волос шляпку.

- Я совсем не могла обедать, - сказала она. - Я думала, что не выдержу эту страшную роль до конца. И ужасно хочу пить. Дай мне нарзану, - сказала она, в первый раз говоря мне "ты". - Я убеждена, что он поедет вслед за мною. Я дала ему два адреса, Геленджик и Гагры. Ну вот, он и будет дня через три-четыре в Геленджике… Но Бог с ним, лучше смерть, чем эти муки…

Утром, когда я вышел в коридор, в нем было солнечно, душно, из уборных пахло мылом, одеколоном и всем, чем пахнет людный вагон утром. За мутными от пыли и нагретыми окнами шла ровная выжженная степь, видны были пыльные широкие дороги, арбы, влекомые волами, мелькали железнодорожные будки с канареечными кругами подсолнечников и алыми мальвами в палисадниках… Дальше пошел безграничный простор нагих равнин с курганами и могильниками, нестерпимое сухое солнце, небо, подобное пыльной туче, потом призраки первых гор на горизонте…

Из Геленджика и Гагр она послала ему по открытке, написала, что еще не знает, где останется.

Потом мы спустились вдоль берега к югу.

Мы нашли место первобытное, заросшее чинаровыми лесами, цветущими кустарниками, красным деревом, магнолиями, гранатами, среди которых поднимались веерные пальмы, чернели кипарисы…

Я просыпался рано и, пока она спала, до чая, который мы пили часов в семь, шел по холмам в лесные чащи. Горячее солнце было уже сильно, чисто и радостно. В лесах лазурно светился, расходился и таял душистый туман, за дальними лесистыми вершинами сияла предвечная белизна снежных гор… Назад я проходил по знойному и пахнущему из труб горящим кизяком базару нашей деревни: там кипела торговля, было тесно от народа, от верховых лошадей и осликов, - по утрам съезжалось туда на базар множество разноплеменных горцев, - плавно ходили черкешенки в черных длинных до земли одеждах, в красных чувяках, с закутанными во что-то черное головами, с быстрыми птичьими взглядами, мелькавшими порой из этой траурной закутанности.

Потом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака. После завтрака - все жаренная на шкаре рыба, белое вино, орехи и фрукты - в знойном сумраке нашей хижины под черепичной крышей тянулись через сквозные ставни горячие, веселые полосы света.

Когда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видная из него между кипарисов, стоявших на скате под нами, имела цвет фиалки и лежала так ровно, мирно, что, казалось, никогда не будет конца этому покою, этой красоте.

На закате часто громоздились за морем удивительные облака; они пылали так великолепно, что она порой ложилась на тахту, закрывала лицо газовым шарфом и плакала: еще две, три недели - и опять Москва!

Ночи были теплы и непроглядны, в черной тьме плыли, мерцали, светили топазовым светом огненные мухи, стеклянными колокольчиками звенели древесные лягушки. Когда глаз привыкал к темноте, выступали вверху звезды и гребни гор, над деревней вырисовывались деревья, которых мы не замечали днем. И всю ночь слышался оттуда, из духана, глухой стук в барабан и горловой, заунывный, безнадежно-счастливый вопль как будто все одной и той же бесконечной песни.

Недалеко от нас, в прибрежном овраге, спускавшемся из лесу к морю, быстро прыгала по каменистому ложу мелкая, прозрачная речка. Как чудесно дробился, кипел ее блеск в тот таинственный час, когда из-за гор и лесов, точно какое-то дивное существо, пристально смотрела поздняя луна!

Иногда по ночам надвигались с гор страшные тучи, шла злобная буря, в шумной гробовой черноте лесов то и дело разверзались волшебные зеленые бездны и раскалывались в небесных высотах допотопные удары грома. Тогда в лесах просыпались и мяукали орлята, ревел барс, тявкали чекалки… Раз к нашему освещенному окну сбежалась целая стая их, - они всегда сбегаются в такие ночи к жилью, - мы открыли окно и смотрели на них сверху, а они стояли под блестящим ливнем и тявкали, просились к нам… Она радостно плакала, глядя на них.

Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи, он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, он лег на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов.

Есть люди, которые не умеют расставаться. Привязываются, держат, звоняти не хотят отпускать. Им кажется, что вместе с человеком, которого ониузнали, они теряют частичку себя. Нет бы сказать: "Да ладно, проехали, пока. Как-нибудь увидимся". И забыть. При встрече улыбнуться и опятьзабыть. К чему помнить тех, кто ушел. Вежливая фраза, скучающий вид -ты мне неинтересен, у меня нет на тебя времени. Зачем цепляться за то, чего у тебя никогда не было? Зачем стараться сделать больнее преждевсего тебе? Мучаться, вспоминать все эти слова и запахи, мечтать оприкосновениях и будущем, которого никогда не будет. Не надо.

Естьлюди, которые не умеют удерживать. Неосторожное слово, мимолетныйфлирт. И ты уже видишь в его глазах пустоту. Он говорит тебе - выбирайсама, он не зовет и не борется за тебя. Не позвонит, не напомнит, нерасскажет, как без тебя грустно, а после с улыбкой не скажет, что оченьхочет видеть. С ним невозможно понять важна ли ты ему. Он вроде иесть, но его как бы нет. Не звонишь ты, не звонит он. На встречусогласен, но словно из одолжения. Скажи мне - что ты хочешь? И снова нио чем, о глупостях и ерунде. И эта фраза - никто никому ничего недолжен. Да скажи же ты, наконец, чего тебе надо! Зажги огонь! И пустьон погаснет потом, но сейчас от тебя должно быть тепло, чтобы в памятиостались яркие искры, а не этот скучающий вид.

Есть люди, которые не могут понять, что им надо. И вроде бы рядом с ним тот, ктоим надо. И вроде бы все хорошо. И взгляд, и улыбка, и каждое слово, всеэто рождает какое-то счастье. Да, да, все подходит. Но что-то не то.Будто что-то не то. И это вот чувство все точит и точит. Направопосмотрит. Налево посмотрит. Сейчас я не буду здесь вся отдаваться.Сейчас я побуду, но вскоре, я знаю, я встречу другого, который сомною… с которым я сама… и все будет прекрасно. И вот происходит, меняются люди. И снова не то. Снова что-то не то.

Меня и в правду притягивают такие люди. Да вообще люди, которые хоть чего-то хотят, к чему-то стремятся, чего-то добиваются. А, что? Вам интересно с людьми, которые сидят себе на попе смирно ? СКУКА А чем чокнутей идея, мечта, человека, тем интересней мне такой персонаж. К сожалению в моем окружении таких осталось мало…

Я уже в предвкушении этой осени.

Каждый август- это конец чего-то. Некоторые желания, загаданные в начале лета, успели исполниться, а некоторые нет. Мы ждем все еще звонка определенного человека, а может, уже и не ждем. С началом осени у нас связаны новые надежды, новые люди, новые дела. Даже такие мелочи, как покупки чистых тетрадей к новому учебному году очень уж для меня символичны.=) С чистого листа, как говориться..

Каждое 1ое сентября я просыпаюсь с мурашками…

Только забудешь человека, а он тебе хуяк, и песню скинет на стенку(с)

Она так изменилась. Ради тебя.

Я когда тебя увидела, у меня сердце остановилось. Я тогда поняла, что у меня жизнь изменится. Я тогда видела глаза твои наглые и понимала, что покоя с тобой не будет. Но мне это было не важно…Я поняла… что я тебя ждала. Всегда…