где же твой папочка? -ему поебать

как они говорят, мама, как они воздевают бровки,
бабочки-однодневки, такие, ангелы-полукровки,
кожа сладкие сливки,
вдоль каждой шеи татуировки,
пузырьки поднимаются по загривку, как в газировке,
отключают сознание при передозировке,
при моей-то железной выправке, мама,
дьявольской тренировке

мама, как они смотрят поверх тебя, если им не друг ты,
мама, как они улыбаются леденяще, когда им враг ты;
диетические питательные продукты
натуральные человеческие экстракты
полые объекты, мама, скуластые злые фрукты,
бесполезные говорящие
артефакты

как они одеты, мама, как им все вещи великоваты
самые скелеты
у них тончайшей ручной работы
терракотовые солдаты, мама,
воинственные пустоты,
белокурые роботы, мама, голые мегаватты,
как заставишь себя любить настоящих, что ты,
когда рядом такие вкусные
суррогаты

И кто-то же их рожает, кормит грудным молоком,
Носит у сердца так, что забрать нельзя.
Возможно, их матери даже ревут тайком,
Но смотрят в глаза им, по-прежнему лебезя.
И кто-то же их баюкает, чертенят.
Чешет им выпирающие клыки.
Почему в консультациях женских не говорят:
«Вам нельзя рожать. У Вас в роду мудаки»?!
И кто-то же их сажает за школьную парту
Вместе с другими, здоровыми. Ну, мишени.
Почему им в медпункте не ставят пометочку в карте:
«Не пригоден для доверительных отношений»?!
И кто-то же вместе с ними разделит вкус
Первых взрослых ночей, чувство вспоротой упаковки.
У фараоновой дочери - Моисей, у Марии – Иисус,
А у кого тогда эти вот полукровки?
И кто-то же им доверится у эшафота
И пойдет под венец, еле голову волоча.
Почему им не ставят в паспорте штамп на фото
«Внимание! Разновидность морального палача! »
И кто-то же их детёнышей вскормит грудным молоком,
Да поносит у сердца, да в пасть покладёт леденца.
Чья-то кровная девочка будет рыдать тайком
Над звериным комком, плоть от плоти его отца.

почему мы говорим вместо "поговорить" - "поболтать"?
поболтать, блин, можно и хуем, стоя на обрыве
стоишь, значит, болтаешь, на обрыве
поворачиваешь голову - а там твой друг стоит, тоже болтает
и думаешь "как хорошо, когда есть, с кем поболтать

Меня любят толстые юноши около сорока,
У которых пуста постель и весьма тяжела рука,
Или бледные мальчики от тридцати пяти,
Заплутавшие, издержавшиеся в пути:
Бывшие жены глядят у них с безымянных,
На шеях у них висят.
Ну или вовсе смешные дядьки под пятьдесят.

Я люблю парня, которому двадцать, максимум двадцать три.
Наглеца у него снаружи и сладкая мгла внутри;
Он не успел огрести той женщины, что читалась бы по руке,
И никто не висит у него на шее,
ну кроме крестика на шнурке.
Этот крестик мне бьется в скулу, когда он сверху, и мелко крутится на лету.
Он смеется
и зажимает его во рту.

И поедет однажды Вика на Коста-Рику.
И купит себе там самое красное платье.
Потому что у Вики из лучших друзей только книги,
Потому что у Вики вместо картины – Распятье.
И будет Вика по миру гулять, как в трансе.
И станет поэтом в Гамбурге, поваром в Риге.
Потому что у Вики необходимая жажда странствий,
Потому что у Вики прапрадед был точно викинг.
И приедет однажды Вика в свой маленький город.
И вернется к книгам. И будет ей жизнь стекловатой.
Потому что и платье Вике станет не в пору,
Потому что и мира будет ей маловато.
Это всё будет, Вика, ты слышишь, всё будет, детка!
И в полночь к тебе постучится твой суженый полуночник.
Мы продадим и коляску твою, и капельницы, и таблетки –
И купим тебе самый целый, самый ровненький позвоночник.

я не хочу добровольно помогать в дельфинарии.
я не хочу до старости играть на барабанах.
я не хочу всю жизнь сидеть на папиной шее.
я не хочу трахать тебя тупо и больно.
я не хочу знать людей не понимающих букв.
я не хочу знать людей не понимающих слов.
они обступают меня плотным кольцом.
они говорят мне: слушай вот это.
они говорят мне: читай вот это.
они говорят мне: смотри вот это.
они берут меня за зубы. за нижнюю челюсть.
они швыряют меня назад.
они говорят: привыкни к боли.
они говорят: научись давать сдачи.

я не хочу даже кофе из бумажного стаканчика.
я стою посреди улицы засунув руки в карманы брюк.
у меня перерыв на час. что можно сделать за час?
сходить в туалет?
засунуть в себя буфетную гадость?
написать стих?
я стою посреди улицы. мне хочется блевать.
у меня нет с собой ношпы. у меня нет с собой ножа.
у меня нет с собой книги. у меня нет с собой жизни.

чего можно хотеть от меня?
чего можно желать со мной?
я хочу сдувать с твоего лица челку.
я хочу дышать в тебя каждый день.

но шоу никогда не начиналось чтобы его продолжать.

однажды вечером просто сядешь на диван обшарпанный,
сложишь руки усталые на не менее усталых коленях,
подумаешь о завтрашних буднях и о начальниках - глупых оленях.
о том, что сердце снова колет, но до кухни шестнадцать метров, что в твоем случае больше, чем сто километров.
и стакан воды - богатство несметное.
ты неприметный, в толпе незаметный, но я бы заметил,
отметил, приметил, назови как хочешь.
и сейчас, понимая это, ты сможешь полюбить заново. сам себе это пророчишь.
будто диван обтянули свежей тканью, дали ему еще одну жизнь.
вот скажи, ты хоть понимаешь,
что скучаешь по мне?
ты безумно
по мне
скучаешь.

правда думаешь,
что само небо на тебя озлобилось?
да ему все-равно, сколько его не зли

Снова терзает панк-рок
Уставшее время года,
Как в пламени этой осени
Плавится наша свобода.

ой.
наши фотографии уже проданы.
ты будешь моей таней гроттер,
я буду твоим джонни роттеном.

rampojigoku:

Когда-то давно я жил в Нью-Йорке и у меня не было ничего.
А я плотно сидел на героине и не мог никак слезть.
Моя музыка никому нахуй не была нужна,
я был никем.
И как-то у меня осталась последние двадцать баксов
(столько в то время стоила доза),
а мне все так надоело,
эта бедность,
одиночество,
постоянные ломки,
очень хотелось ширнуться.
И я пошел.
и купил на все эти деньги овощи, соки, витамины…
о чем я жалею?
о том,
что не купил тогда героина.
почему?
да потому что ничего нельзя исправить
за один день.

неужели тысячи звезд,
космос и пик казбека
созданы лишь для того,
чтоб ебал человек человека?

некуда, не с кем и не о чем,
я молча играю роли
а что если, вы подумайте,
птицы поют от боли?

он расстреливал чаек на пристани
а закат синевой кровоточил
он промедлил секунду и… выстрелил
огнём фонаря у обочины
говорят, это время для осени
только к чёрту бы все слова
когда в восемнадцать
с проседью
голова