Просто тринадцатая

Слова выпускают наружу чудовищ, живущих внутри. Эти твари не переносят открытых пространств. Назови его по имени – оно тут же теряет силу. Покажи его другим – оно умирает. Больше пользы в словах я не вижу.

Никому не придет в голову сообщать хорошие новости ночью. С этим ждут до утра. Другое дело новости плохие. Они не терпят отсрочки. Забавно устроен мир. Хорошее никогда не торопится. Зато с плохим такая спешка…

Нужда друг в друге заставляет проявлять человека чудеса терпимости. Даже любовь на это не всегда способна.

В любой привычке есть толика эгоизма. Расставаясь с любимым человеком, приходится терять не только его, но и тот образ самого себя, который он создал. Он вообразил себе, что ты веселый парень, и через какое-то время начинаешь сам считать себя таким. Стоит расстаться, ты опять становишься брюзгой и занудой. Ведь никто в тебе ничего веселого не находил. Да и сам ты так не считал. Без поддержки со стороны этот образ разрушается. Потому зачастую так больно терять любимых и друзей. С ними уходит частичка тебя. Пусть не настоящая. Выдуманная другими. Но с этой частичкой жить было чуть светлее.

Если долго молчать, люди попросту перестают тебя замечать. Перестань болтать — и станешь человеком-невидимкой. Окружающие замечают не нас, а наши реакции на них. Стоит никак не реагировать на их поступки или слова, ты исчезнешь.

… В конце концов, я начал думать, что одиночество – это просто болезнь. Врожденная. Вроде детского церебрального паралича. Или порока сердца. Если родился больным, так больным и проживешь. И ни одно светило медицины тебе не поможет. Так что лучше с самого начала смириться. Иначе отчаяние высосет все силы. Я болен одиночеством. Болен неизлечимо. Я легко узнаю таких же людей. У нас одинаковые симптомы. Они не умеют долго хворать и всегда знают, чем можно заняться в плохую погоду.

Никого не интересует, как ты чувствуешь себя, когда приходит пора гасить свет в спальне и оставаться один на один с самим собой. Часы Titoni, ручка Montegrappa, зажим для галстука Dunhill – значит, ты в полном порядке. Значит, ты не зря прожил последние десять-пятнадцать-двадцать лет.
Что с того, что по ночам ты вынужден глотать снотворное? Зато под окнами стоит Toyota Mark II – и значит, тебе нечего волноваться.

Мы боимся сидеть без дела. Боимся

чего-то не успеть. Как будто можно успеть все. Как будто то, что мы успеем кому-нибудь нужно. Суета – смысл нашей жизни.

Роман с женатым мужчиной. Катастрофа. Бесконечные американские горки – и никуда не деться от адреналинового водопада, и временное затишье – это обман, минута отдыха перед тем, как крошечный карусельный поезд опять сорвется в пропасть.

У нее был длинный путь. Она знала формулу успеха – никакой счастливый случай не сравнится с ежедневным упорным трудом. Трудолюбивым не может не повезти.

- Мама, мы с тобой всегда-всегда будем вместе…. Как шампуник и гель для душа!

Этот город полон одиноких девушек, таких как Я. Мечущихся от беспринципного разврата к многомесячному катастрофическому отсутствию секса. Нокаутирующих апатию шоколадными кексами. Втайне мечтающих об идеальном мужчине и точно знающих, что таких на свете нет. С мазохистской сосредоточенностью рассматривающих в увеличительном зеркале очередную — черт бы ее побрал — морщинку.

МОСКВА гостеприимна к одиночкам, охотно берет их под свое обманчиво мягкое крылышко.

Одиночество — вовсе не диагноз, а образ жизни, вполне удобный для особ с повышенным уровнем эгоизма.

Это такой тяжелый труд — быть безупречной во всем.

Девочки, не влюбляйтесь в танцоров, им платят за то, чтобы они были милы.