which way your heart will go

я хочу отупеть.

так проще жить.

Способность любить и хорошо переносить одиночество - показатель духовной зрелости. все самое лучшее мы делаем, когда находимся в одиночестве.

Духовно пустой человек плохо переносит одиночество и общается, чтобы брать.

Духовно зрелый человек хорошо переносит одиночество и общается для того, чтобы отдавать.

Плохо переносит одиночество тот, кто противен сам себе. он идет в общество и думает, что другим он будет не противен. Глубокое заблуждение.

Одиночество для человека, как вода для кита, а общение - кислород. И если от одиночества нельзя избавиться, то его следует использовать.

Михаил Литвак.

Перед глазами всплывает обычный институтский коридор. Ты идешь вдоль него, аккуратно ступая по ничем не выделяющемуся паркетному покрытию, осторожно, шаг за шагом, словно канатоходец, ты выверяешь каждое движение среди поредевших рядов деревяшек-собрат­ьев, дабы не спугнуть благоговейную академическую тишину, струящуюся из-под белых масляных распашных дверей аудиторий. По правой щеке и обнаженной до локтя правой руке приятно скользят июньские лучи из распахнутых облупившихся деревянных рам. На широком подоконнике кто-то забыл искусанный карандаш. Он привлек к себе твой взгляд, как невольное свидетельство чьей-то невыполненной лабораторной, впопыхах дописанной именно тут.
Присаживаешься на этот самый подоконник, то ли потому что на нем лежит этот карандаш, то ли потому что вы условились встретиться именно тут, напротив все этих же белых, щедро обработанных масляной краской дверей, еще не опаленными солнцем лихих девяностых. «Двести шестнадцать» - шепчут твои губы, во время того, как ты бегло пробегаешь глазами по прямоугольной пластинке на двери. Вчера за ней был и ты. Трясся сам перед экзаменаторами не хуже любого неуспевающего, несмотря на то, что ты-то «отличник, гордость, во всем первый» - как любили повторять все вокруг. И естественно, тебе это льстило. Но вчера ты оказался не так хорош, как это бывало. То ли из-за бессонной ночи со своей девчонкой, то ли ты просто перестал работать, не подгоняемый более отцовским указом «умом надо выделяться». Да и не столь это важно. Просто-напросто на этот раз ты не первый. При этих мыслях что-то кольнуло.
Ждешь. Жадно набираешь в легкие разогретый асфальтом пыльный воздух Москвы восемьдесят восьмого, воздух, с легким послевкусием социализма, в котором ты был воспитан. Но он уже не тот. Теперь этот воздух наполнен молодостью, амбициями, переменами, страхом перед надвигающейся неизвестностью, ­ радостью перед поднявшимся железным занавесом, точнее перед многочисленными­ благами, которые сулит это событие, к примеру, в виде кроссовок «Adidas», которые привез тебе отец из командировки. Смотришь – нарадоваться не можешь. «Ни у кого таких нет» - ни без гордости проносится в твоей двадцатилетней голове..
Но тут твое внутреннее мещанское тщеславие прерывается оглушительным смехом, доносящегося изо рта неожиданно возникшего возле тебя приятеля. Заметно явное оживление повсюду: из окна пахнет сигаретами высвободившихся­ из академического плена студентов, из машины какого-то четверокурсника­ слышишь знакомые строчки Modern Talking.
«Вот это кеды!» - вытягивая гласные, проревел твой приятель. «Где взял?»
А ведь ты этого ждал.
Наигранно спокойно пожимая плечами ты отвечаешь: «Да отец подогнал. Фирма».
За обычным разговором вы быстро сбегаете по лестнице вниз, выходите на крыльцо, покрытое раскаленной солнцем плиткой. Табачный дым напоминает о себе, едко ударяя в нос.
«Будешь?» - протягиваешь руку, увенчанную красно-белой забугорной пачкой «Marlboro».
Вторую волну смеси восхищения с завистью улавливаешь в глазах приятеля. В ответ тебя обдает приятная, уже знакомая тебе, волна тщеславия.
Вы закуриваете. И вправду, табак совсем другой. «Не то что «Ява», которой мы баловались за школой в 8 классе».
Тут ты невольно вспоминаешь о цели своего визита в alma-mater: параллельная группа сдавала последний экзамен. Момент истины.
«Ну как оно, какие результаты?» - оторвавшись от сигареты, процедил ты.
Насмешка проскользнула в узких карих зрачках невзрачного вида товарища.
Ты сверлишь его взглядом. Но ни одна эмоция больше не выскользнула из него наружу.
«Я слышал, у нас на поток одно «отлично» - начал не без издевки он.
«Не твое случайно?» - в его полуулыбке опять эта чертова усмешка.
«Нет» - отрезал ты.
«Ааа. Да я знаю. Это Демушкин сегодня отличился» - не скрывая ехидства и смеха отвечают тебе.
Но этого ты уже не слышишь. Сначала пульсирующие от досады и уязвленного самолюбия виски перекрыли все органы чувств. Ты даже не чувствуешь, как бычок жжет твои пальцы. Ведь тебя жжет зависть. Ты не первый. Лучшее место на практике упущено. Твой старт не такой, какого ожидал ты, а главное твой отец, который по пришествию домой, узнав новость, лишь еле слышно прошевелит губами: «плохо». Лучше бы он ударил или выгнал из пахнущей свежей маминой шарлоткой квартиры.
Гонимый завистью, стыдом и злостью, ты на несколько месяцев с невиданным рвением садишься за учебу, не слушаешь больше Modern Talking и не куришь Marlboro. И все ради того, чтобы суметь выбиться, чтобы стать первым.
Пронеслось около семи тысяч сменяющих друг друга дождей, знойных и пасмурных дней. Не меньше ударов ты испытал, не меньше стен ты пробил собственной головой и трудом.. и все это время тебя не меньше подстегивала зависть.
И теперь ты сидишь в собственном кабинете, откинувшись в большое кожаное кресло. И ты больше не слушаешь Modern Talking и не куришь Marlboro. На тебя глядят счастливые 3 пары глаз с фотографии на столе - жена и двое детей. Какие славные мальчишки.. Но в твоей седеющей на висках голове, где уже вот лет 10 все разложено по полочкам, и ты искренне верил, что «все на своих местах», воцарился хаос. Ты случайно узнал, что Демушкин умер еще 13 лет назад. Его просто сбила машина. Просто. Он не окончил практику, не реализовал тот проект, за который его выделили среди вас всех в тот самый знойный понедельник восемьдесят восьмого. Его просто сбила машина. Насмерть.
И теперь в твоей голове лишь один вопрос: «А стоило ли оно того?»
А стоит ли оно того, м?..