Вспоминаешь, то, далекое…
Да какое там далекое, я так мало отжила, но все же теплое, греющее, прошедшее… Что уже не вернуть. Костер, ночь, вожатая, сосиски на грязных палочках, волнующие поцелуи украдкой, одноразовые друзья… ну и гитара, куда без нее. Нет, не последний костер, последний костер – это слишком пошло. Это лучше. В крас-эйре это называлось «пятачок».
Два отряда. Чаще всего живущие в 1 корпусе. Как только начинает темнеть собирают вещички, строятся и уходят куда-то в лес. Это кажется таким странным… Вожатые сначала бегают по начальству, получая разрешение и т.п., будто это что-то особенно важное. А потом сами выводят нас туда, куда было строго-настрого запрещено. За пределы лагеря. И не через вход, как у людей, а сквозь порванную сетку в самой глубине леса. Сквозь заросшую тропику, какие-то веревки, проволку. Куда-то наверх. В гору.
Все устают, пыхтят, но поворачивать некуда. Нет выбора – позади темный лес, сумерки и неизвестно что еще. Это тебе не пределы лагеря, ссаный маменькин сынок, тут действительно может придти пиздец, потеряйся ты. Потому и не ныли. Никто. Только девоньки-бабочки, додумавшиеся полезть в гору в туфельках получали урок за уроком, ступая в крапиву и колючки шаг за шагом.
И вот пришли. Потоптанная полянка, черное от костра в центре и 2 бревна по бокам. Вожатая распоряжается – мальчики несут дрова, Ваня, оставайся за старшего, девочки несут сухую траву, кору, шишки и прочую мелочь для костра. Далеко не разбегаемся, дети. Держитесь вместе, потеряетесь – не найдетесь. И все работали так слаженно, как взрослые люди, даже сейчас мне сложно это представить, а ведь мне тогда было лет 10 не больше… 8 отряд, кажется, мы назывались «солнышками».
Костер разожжен, бревна подкатаны, все смеются, все счастливы. Вожатый – молодой парень, лет двадцати, с гитарой, достает инструмент. Другая вожатая раздает заранее распечатанные песни тем, кто не знает. Но постояльцы лагерей, конечно же, выучили их все до единого: Би-2, Кино, Сплин, Жуки, которых уже никто толком и не вспомнит, даже Сектор газа под конец костра и еще много-много старых бардовских песен. Вожатый играет без устали, мальчики бегают за девченками, кто-то уже прячется от чужого взгляда в кустах, вкушая первый поцелуй. Задания, зашифрованные с помощью рифмы нелепыми словами: картинка, пылесос, не помню… честно. Переполненные эмоциями, смеются, рыдают, жуют, бегают. Сегодня можно все. Ночь пьянящей свободы. Тогда-то я и влюбилась в это чувство…
Вот и сейчас что-то внутри меня рвется куда-то туда. За холмы, за горы, за горизонты. Может быть это еще и из-за того, что все детство родители таскали меня с собой на беле. И там я шаталась по безлюдной степи, одна, следуя строго в одном направлении и считая горизонты, чтобы не потеряться. Стирая ноги вкровь, 5-ти летний ребенок, возвращаясь с прогулки вприпрыжку, крича: «Мама! какие красивые лошадки гуляют по степи! Я их считала, насчитала 135, а это только половина табуна!». А в котелке уже кипели макароны с тушенкой, до сих пор любимые мною.