Просыпаюсь ночью под аккомпанемент собственного вскрика. Всего лишь кричу твоё имя, всего лишь в поту, будто только что вышел из тебя бассейна. Ночь такая махрово душная, что воздух можно трогать руками. Точно так же, как это было, когда мы дышали друг другу в рты, неспособные отвести взгляд от взгляда, разорвать прочнейшую из связей, срубить и разобрать на щепки древо нашей любви. Ли? Любви ли? ЛЮБВИ. Пальцы так ловко рвутся в бой, будто и не было этого перерыва в два года. В год. В восемь месяцев.
Говорить, впрочем, так бегло не получается — я онемел с этой добровольно-принудительной потерей тебя смысла. Исконно твой, будто заточен под тебя, будто ниспослан для таких неоправданных и таких твоих мучений. Яд.
Сошедший с неба, падший, с разбитыми в кровь коленями мой, персональный. Глубоко сложный и сплетённый из самых вкусных запахов, самых родных нитей, будто ими шили все мое тело. Ад.
Как простить сну это отчаяние? Я сто раз обещал и в сто первый раз нарушаю это обещание. Я клялся НЕ вспоминать и НЕ думать. НЕ хотеть взять тебя целиком и полностью. В рот, в себя, вдыхая глубже, разорвать тебя изнутри, оставить синяки на смуглой коже, разводы и отпечатки пальцев с гулким аккомпанементом стонов и рыков в ушах, оглушив тебя своим голосом в одной гласной и двух согласных: МОЙ МИР. Я НЕ должен это слышать и ласкать себя, позорно, как школьник, стоя в ванной у раковины, пока она спит в ставшей общей кроватью. Мне даже стыдно. Но я не становлюсь от этого мягче, а рука — вопреки спазму в мышцах предплечья, мать его, в 100 децибел — продолжает пляску.
Сотни часов, дней, ночей, людей — единицы измерения моей тоски по тебе. Все книги Кунца, каждое его слово и ещё не воплощенная идея — масштабы моего наваждения тобой. Я озадачен, оживлен, умерщвлён и воскрешён, чтоб снова сдохнуть. Ни единой мысли вскользь, только покалывание в пальце с надписью и боль в костяшках оттого, что НЕ достучусь. Будто бы пранкеры наведались в фильм «Начало», где набрались опыта и уродуют мои сны. Выброс желчи подталкивает к горлу точка ком. Приближение финала и воображение рисует твои изгибы, пока глаза выжигает соленый пот. Хотел, хочу и буду хотеть. Не мог, не могу и не буду мочь. Разбитый стакан и удачно крупный осколок, чтоб полоснуть по горлу своей слабости в виде себя.
Но я боюсь. Боюсь только того, что перестану помнить тебя.