В августе, когда пахло горем полынным,

жертвуя многим, удавалось выжить немногим.

Ты красила потолки, начищала до блеска полы, но

все об тебя вытирали ноги.

Я был в клетке — ты меня клетчатым называла,

я был скверным — говорила, что в сквере хочешь сидеть со мной,

я хотел убить тебя бивнем нарвала,

ты нарвала цветов

и повернулась ко мне спиной.

Не ищу себе оправдания — правды в нем ни на грош.

Но когда пропасть меж нами укрыла рожь,

ты пошла по пропасти,

став мне ближе

за то, что я ближе к тебе не стал.

И любая твоя слеза обращалась в кристалл.

В каждом "Не уходи" звучало "Ты не уйдешь".

И я не ушел, находясь за семьсот километров,

и я не пишу тебе, но говорю с тобой

каждым упавшим ножом,

каждой музыкой в стиле ретро.

Пожалуйста, пой.

(Я не любил пение, пока ты не стала петь,

не любил стихов, пока ты мне их не посвятила.)

Я знаю, что бы ты никогда не прочла толпе,

не разбирающейся в светилах.

Когда день будет бежать за своей тенью

и перегонит ее, когда станет чище вода

в отпечатках ботинков — то в этот день я

предложу встречаться тебе,

отсюда

и до обеда

и навсегда.